Читать книгу "Беги, хватай, целуй - Эми Сон"

– Не особенно. Временная работа слишком деморализует. Подумываю о том, чтобы попробовать что-нибудь менее изматывающее душу, чуть более дерзкое.

Думала ли я тогда, что моим следующим занятием окажется преподавание в еврейской школе!

Утром, после ухода Адама, я позвонила родителям и сообщила им, что меня турнули.

– Как раз вовремя, – сказала мама. – Вчера я работала с бюллетенем синагоги, и Эллиот Нэш, директор религиозной школы, спросил, нет ли у меня на примете человека, которого интересует должность учителя. Одна учительница вдруг ни с того ни с сего уволилась, и им нужна замена на последние два месяца занятий. Двенадцать часов в неделю, платят тридцать долларов в час. Почему бы тебе не пойти в синагогу и не поговорить с ними? Сейчас как раз должна заканчиваться утренняя служба.

По сравнению с устранением протечек обучение детворы показалось мне довольно неплохим занятием. К тому же тридцать баксов в час – чертовски хорошие деньги. Если я отложу достаточно денег, то к концу весны смогу переехать в собственную квартиру.

Входя в синагогу, я услышала заключительные строчки «Адон Олам».[115]Через несколько минут толпа людей устремилась из храма в вестибюль, где раздавали халу.[116]Я тоже присоединилась к motzi[117]и, отщипнув кусочек хлеба, подошла к женщине средних лет с ребенком.

– Извините, – сказала я. – Вы не знаете Эллиота Нэша?

– Он вон там, – сказала женщина, указывая на мужчину с козлиной бородкой лет тридцати с небольшим.

Вполне симпатичный. У него были чистая, упругая кожа и хорошая фигура. В глазах светился огонек. Может, у этой работы есть свои положительные стороны? Расправив плечи, я медленно двинулась вперед.

– Мистер Нэш, – сказала я, – я – Ариэль Стейнер, дочь Кэрол Стейнер. Мама говорила, что у вас имеется вакансия в религиозной школе.

– Я рад, что вы заинтересовались этой должностью.

– Правда?

– Да. Могли бы вы прийти завтра утром на собеседование, скажем, в одиннадцать? Мне бы не хотелось обсуждать дела в субботу.

Когда я на следующее утро пришла в синагогу, мы поднялись в его кабинет, и я стала рассказывать ему, как еще ребенком ходила в еврейскую школу, как была президентом молодежной группы и как работала советником в трудовом лагере летом после девятого класса. Когда я закончила рассказ, он кивнул и сказал:

– Вы приняты на работу.

– Вы хотите сказать, это все? И не нужна лицензия или что-нибудь еще?

– Нет. Для обучения в религиозной школе лицензия не нужна, поскольку оплата у нас почасовая. – Он достал учебники и показал мне страницы, на которых остановилась прежняя учительница. Я встала и, направившись к двери, уже собралась было выйти, но тут он окликнул меня: – Ариэль?

– Да? – обернулась я.

– Я только хотел сказать, что был вашим искренним почитателем!

– То есть вы…

– Конечно, знал. Просто не хотел ничего говорить до собеседования – боялся, что это вас смутит. Я так расстроился, когда вас уволили. Думаю, это решение до нелепого незаслуженное.

– Так вас не беспокоит мое прошлое?

– По моему мнению, это совершенно к делу не относится. Вы больше не работаете в газете, а ваши родители посещают синагогу. Единственное, что меня волнует, – это то, как вы относитесь к детям.

Этот человек казался неправдоподобно хорошим. Может, он и правда был таким. А может быть, моя колонка нравилась ему только потому, что он что-то вроде извращенца или педофила. Что, если он тайно ласкает мальчиков на bimah,[118]прямо перед ковчегом, под лучами священного огня, вместо того чтобы наказывать их за плохое поведение? Что, если он нанял меня в надежде, что я присоединюсь к его играм? Я могла бы поймать его с поличным на месте преступления, спасти синагогу и сделаться героем округи. Кто знает, куда может завести меня новая работа?

На свой первый урок иврита я явилась на пятнадцать минут раньше и стала ждать прихода детей. Одетые в футболки с эмблемой команды «Янки», они входили группами, жуя жвачку, толкая друг друга и всем своим видом показывая, что еврейская школа – последнее место на свете, где они хотели бы оказаться. Пока они рассаживались за парты, я услыхала, как один мальчик прошептал:

– Надеюсь, она не стерва.

Прозвенел звонок.

– Здравствуйте, ребята! – с запинкой произнесла я. – Меня зовут Ариэль. Я буду вас учить до конца семестра.

Потом я взяла журнал посещаемости, раздала всем приготовленные мной копии с упражнениями и велела молча работать. Через две минуты они принялись скатывать из листков шарики и бросать друг в друга.

– Прекратите! – заорала я. Подняв один из скомканных листков, я отдала его мальчишке, который его бросил, развернула его и разгладила на парте. – А теперь продолжай писать, – сказала я, возвращаясь на свое место.

– А пошла ты… – прошептал он.

Я медленно обернулась.

– Что ты сказал?

– Ничего, – сказал мальчишка. Сидящие рядом с ним дети захихикали.

– Мне показалось, ты что-то сказал.

– Он сказал: «А пошла ты…» – прощебетал его сосед по парте.

Весь класс зазвенел от визга.

– Ах, так! – закричала я. – А ну отправляйтесь оба в кабинет директора!

Я отвела их вниз по лестнице к Нэшу, но кабинет оказался пустым. Тогда я отправила одного мальчишку проверить, нет ли директора в мужском туалете, но прошло уже несколько минут, а он все не выходил. Я надеялась, что Нэш не творит там с ним ничего ужасного. Я робко постучала в дверь, а потом распахнула ее. Ребенок стоял на коленях лицом к писсуару, уперевшись в него подбородком. Я быстро забрала его оттуда, привела обоих мальчиков к классу и усадила их под дверью со словами:

– Сидите тут смирно, пока не окончится урок.

– Спасибо, – сказал «мальчик у писсуара».

– В каком смысле «спасибо»?

– Теперь нам не надо учить иврит. Спасибо!

– Я передумала, – сказала я. – Пойдем со мной.

Мы открыли дверь и вошли. Класс напоминал сцену из «Шокового коридора».[119]Кто-то написал на доске: «ЖИЗНЬ ПЕНИСА». Один мальчик спрятался под столом, другой бился головой о стену, третий пытался разломать паркет, а остальные бросались не только скомканными листками, но и острыми карандашами, учебниками, кусками мела, резинками и предметами одежды.