Читать книгу "Серп демонов и молот ведьм - Владимир Шибаев"

А после, когда уже скорая, сдавшись под напором журналистского удостоверения известной газеты, повезла Груню в больницу, и Дуня чуть угомонилась и прилегла, то сказала Сидорову слабым голосом:

– Лешка, слушай бабку. Давай мы тебя сыновить будем. – Журналист удивился. – А то, – уперлась старушка. – Матерь-отца у тебя нету, и площадь пропадет. Меня все сродичи, если где и водятся, не упомнят. А ты хоть могилку обиходишь за комнату, травку посеешь, цветочков весенних. Мы с Груней тебя усыновим напополаме. Я – матерь вроде, а она – вторая матерь. А что, етим можно, а нам, трудовой кости… И отца тебе подберу, вон Парфен, чем не отец родной…

Так и не решился с утра вопрос с усыновлением. Теперь Дуня спит, подумал газетчик. Туда позже. Надо все же ехать к Альбине Никитичне, решил, и нащупал в кармане пиджака нагрудный конвертик кадровика.

– Потеряли что? – вежливо спросил сидящий рядом литератор H., оторвавшись от внутренних художественных кровотечений.

– Да нет, – пробормотал газетчик, даже и не предполагая в случайном встречном знатока его проблем. – Все что мог растерял раньше.

– Хорошо как мы тут с вами посидели, – мечтательно произнес H., глядя на сбежавшее к крыше Института облачко. – Тихо так, умиротворенно, молча. Птички переговариваются об отлете, машины перебрехиваются, деревца под легким ветром шепчутся. А мы сидим и молчим в тишине. Покой – это теперь рай.

– Эксклюзив, – поддержал любующегося невидными пажитями собеседника обозреватель. – Раритет.

– Нет, – мягко не согласился Н. – Мечта. Запретный плод. Ну, желаю вам… – вежливо раскланялся он и, понуро загребая сухие, самые слабые листья, побрел прочь.

Через полчаса Сидоров безуспешно звонил в квартиру своего бывшего тестя, военмора

Хайченко. И все же дверь, как после долгих раздумий, распахнулась.

– Вы? – удивился газетчик, завидев на пороге человека несколько не в себе, космотруженика и техпереводчика Хрусталия Ашипкина. – Вы что тут делаете?

На кухне смущенный Хрусталий пояснил: оставлен разъехавшейся хозяйкой и ее друзьями как чиновник связи, на телефоне или двери.

– Вдруг вы придете, – пояснил он свою миссию.

– Молодые люди, дочь или паренек, сюда не являлись? – спросил Сидоров, заглядывая все же мельком в комнаты. – У вас какая информация? – и поглядел на раскрытую баночку консервированных рыб, почти полную, и крохотную рюмку с каплями влаги на дне.

– При моем дежурстве не объявлялись. А потом, Алексей Павлович, кто же мне доверится. Ну, информацию… Не хотите рюмашечку?

– Слушайте, а оказались-то вы здесь как, адрес откуда?

– Адмирал сообщил. Друг Никиты Никитича. Мы с ним долго… Про Севастополь, Шипку, осаду Очакова… Про позор Цусимы.

– Адмирал?!

– Ну да, которого фоточки в электопоездах. Вы предъявляли. Уродов на море.

– А этот, откуда он?

– Так к вашей съемной квартире грубый в коже на мотоциклетке доставил, прямо к вам на беседу.

– А вы, Ашипкин, с какого бока?

– Мы там. Нас как раз Груня метлой с лестницы замела. Надоели ей визитеры. А Дуня, святая душа, именно возьми и пойди в собес, на очередь любоваться. А мы тут сиди, – глупо закончил нескладный Ашипкин.

– Ни черта не понимаю, – запутался Сидоров и замолчал.

Смолк и Хрусталий… Тикали на стене ходики, фикус на оконце стал отбрасывать от набежавшего солнца тень.

– Как поживает ваш знакомый? – вежливо поинтересовался переводчик с языка техники.

– Что? – вскинулся погруженный в свое газетчик. – Кого имеете…

– Ну, – смутился Ашипкин. – Господин член-корреспондент, – с какой-то даже обидой добавил он.

– Не знаю. Не до него сейчас.

– Ай-яй, – попенял себе дежурный связник. – Я у него главное и забыл спросить тогда, когда с вами на электричке пробирались. Хотел к вам обратиться, вроде просьбы: увидитесь – узнайте для меня сведение. Человек в курсе верхних деяний.

– Что еще? – пробурчал недовольный Сидоров.

– Вопрос-то важный, – проникновенно высказался Хрусталий. – Могу и вас спросить, даже искал встречи. Может, вы знаете. Чем, например, человек отличен от болта.

– Вопрос по существу. – даже без издевки отреагировал Алексей Павлович.

– А как же, – не понял Ашипкин. – Судьбоносный. Глядите. Болт делает человек, и человека он же, только из разного подручного материала. Болт чуть тверже в характере, надежней по службе. Ну и что ж. И человек, если напряжется и закалится в муках и радостях, в испытаниях, способный быть верным спутником на спутнике или в поездке. Сидя внутри авто. Да. Железный, хорошо выполненный друг живет дольше; если хоть вы, журналист газеты, хоть и я, человек из прошлой жизни, поместимся в его условия – кислые дожди, коробящееся поле жизни, ужасный снег на торчащую голову – мы не выдюжим и пол его срока. Болт не говорлив, умен, легко выслушивает чужие мнения. А что иногда не отвечает, это чепуха – ведь если кто спрашивает вас, упершись упрямо, значит хорошо уже держит в себе ответ, а если с пристрастием и напором – садист или пыточных мастер дел. Не так?! То, что болты, винты, шурупы и другие плохо размножаются, – не их беда, кто-то не досмотрел, хотя плодить себе подобных малых сих на поругание обстоятельств и беде – не велика заслуга. Согласны? Возьмем дальше, – продолжил Ашипкин, глядя на задумавшегося Сидорова. – Вот вы полюбили болта, он конечно от страсти не сгорит, ответит вам ровной, холодной лаской – ну и что? А кабы кто вместо него метал в вас стружку ненавистей и стальные занозы из глаз. Хорошо вам станет! Ладно, ходят они плохо, но мы-то тоже ходоки – то спотыкаемся в деревенских ухабах, то подвернемся ногой или главной рукой. А крутятся как, загляденье, в голове у них не шумит и не качает их вовсе. Видели, как вращаются в телевизоре иранские национальные танцоры в юбках на ритуальных танцах? Эти дадут танцорам много вперед. То-то и оно. И вот хотел все у вас, Алексей Павлович, спросить, может знаете – есть ли у них душа?

– У болтов?

– Неважно. У камней, шурупов, родника, телеящика, наконец, – душа имеется?

– Сложно сказать, – протянул Сидоров в манере Дудушко. – Пока наблюдаемость отсутствует.

– Именно! Пока. Никем отсутствие научно не доказано. А попы вам из истлевших свитков набрешут, держи только карман шире. Им бы как есть было. У наших многих – бездушность ясная, у некоторых женщин одна обольстительность форм. Хотя, я читал в «Вечерке», народы разных уважаемых стран отрицают душу у дам. В Зимбабве, еще где-то… Отказывают им в носке божественной награды. Только страсть и инстинкт. А инстинкт он кто – просто помощник по дому. Так вот вопрос: есть у болтов и ихних друзей душа, тронутая особой рукой ткань или натертая волшебным чесноком стихия? Как по-вашему?

– Это разве важно? – решил отвязаться от сдвинутого Сидоров.