Читать книгу "Ах, война, что ты сделала... - Геннадий Синельников"

Скупые короткие строки представления к награждению, а за ними трагедия судьбы Андрея.

Прослужив два года и честно выполняя свой воинский долг, Андрей, зная о выходе роты на задание, в последний момент ушел в соседнее подразделение и в рейд не пошел. По возвращении роты командир и замполит беседовали с ним и еще одним дембелем, который тоже был вместе с Андреем. В беседе они признались, что испугались. Раньше ходили и не думали об опасности, а сейчас навязчивые мысли постоянно бередили душу. Скоро домой, остались считаные денечки, и почему-то стало страшно.

— Может, оставить их в роте и не рисковать? — посоветовал я старшему лейтенанту Григорьеву.

— Пускай идут, как все, — решили командир и замполит.

В роте провели комсомольское собрание, на котором Андрей с товарищем изрядно попотели.

— Все, вопрос с повестки снят, — доложил комбату командир роты. — Идут все. После этого рейда дембеля будут готовиться домой, и я обещаю их больше не трогать, ну а сейчас — все в бой! Вместе со мной!

И мы ушли в тот рейд. По иронии судьбы он стал для Андрея последним. До последней секунды он пытался помочь раненому товарищу, но, сраженный вражеской пулей, упал рядом. Видя сложившуюся ситуацию и невзирая на смертельную опасность, на помощь раненым бросился рядовой Музычук. Он вынес обоих раненых в укрытие ценой собственной жизни.

Из боевого донесения:

«9.10.1980 г. 2-й мотострелковый батальон совместно с личным составом афганского армейского корпуса осуществлял прочесывание долины Гильменд и населенного пункта Хайдарабад. Весь день накануне и с самого раннего утра по нему наносились удары авиацией, реактивными установками, минометными, танковыми артиллерийскими подразделениями.

Личный состав в пешем порядке осматривал дома, строения, выискивая и уничтожая бандитов. Душманы активизировали свои действия, ведя огонь с близкого расстояния: из виноградников, с кукурузного поля, через которое шли подразделения. Афганцы заявили, что не пойдут в общей цепи вместе с советским подразделением и, собравшись в толпу, шли сзади. После ранения одного из военнослужащих роты с тылу и опасаясь снова ведения огня, личный состав афганского корпуса с большими трудностями вновь был поставлен в общую цепь идущих. Замполит 5-й мотострелковой роты старший лейтенант Олег Соболев шел с группой управления роты на стыке батальона и афганского армейского корпуса, регулируя темп движения и дублируя команды командира батальона для них.

Стоило душманам усилить огонь, как афганцы, человек 50–60, бросив группу Соболева, ушли вправо, туда, где местность уже была освобождена от противника, одновременно обстреляв четвертую и шестую роты нашего батальона. Затем и остальные военнослужащие корпуса, словно напуганное стадо, беспорядочно последовали их примеру. Остановив афганского командира, Соболев попытался узнать причину такого бегства. Офицер на ходу ответил, что вокруг много бандитов, что солдаты не выполняют его приказ и разбегаются, а он должен быть с ними. Вскоре от группы управления 5-й роты пришел рядовой Симон. Он сказал, что нужна помощь. Комбат направил навстречу группу управления от батальона и один взвод. Через некоторое время группа Соболева была найдена. Замполит тащил раненого солдата на себе. Сержант Повсюков, еле передвигая ноги, шел, уткнувшись в плечо Соболева. Он был ранен четырьмя пулями, пятая раздробила приклад автомата. Рядовой Соловьев ранен в ногу. Вещмешок старшего лейтенанта был пробит пулями, и из его дырок валил красный дым от поврежденного сигнального патрона. Замполит, посеревший от усталости, шел, словно дымящийся факел.

Организовав вынос и отправку в госпиталь раненых и убитых, батальон вернулся к месту постоянной дислокации».

Читаю свои короткие служебные записи в рабочих тетрадях и думаю: какими они были разными, наши солдаты, сержанты и офицеры-афганцы. Служит солдат, ничем особо не выделяется, или наоборот: выматывает своим поведением нервы. Проверишь ночью охранение: спят поголовно. Растолкаешь, наругаешь, пристыдишь, припугнешь, а иногда и попинаешь, а через некоторое время вернешься: как спали, так многие и спят. Убеждаешь, что так нельзя, и уже достаточно фактов, когда такое разгильдяйство заканчивалось напрасными жертвами. Но приходит ночь, и опять все сначала, и так изо дня в день.

А на боевой операции не узнаешь того подчиненного, которого ты еще совсем недавно ругал и проклинал. И понимаешь, что свист пули, реальная опасность — лучше любого командира или замполита. Вчерашний нарушитель в бою становится совсем другим человеком. В Афганистане говорили, что те, кто по жизни были «оторви да выбрось», там не трусили, точнее, боялись, но находили в себе силы перебороть свой страх. А «маменькины сынки» не были способны на подвиги. Говорили также, что на войне погибали лучшие. Наверное, это были общие слова, не подкрепленные каким-либо анализом. Пули не выбирают лучших или худших, они просто убивают без разбора и тех, и других. Та война и из «сорвиголов», и из «сынков» делала героев, если они были и в мирной жизни порядочными людьми. А если в душе человека была гниль, червоточина, то она там и осталась. Война хороших людей делала еще лучше, подлецов — еще хуже. Она ускоряла процесс, была благодатной почвой развития и проявления человеческих качеств в эсктремальных ситуациях. Поэтому подонки, служившие в Афганистане, стали ими не там, они пришли такими из довоенной жизни. Война только ярче и быстрее высветила то, на что они были способны. Сделала это и поставила на каждом свою метку, как татуировку, раз и навсегда. Поэтому все мы, прошедшие войну, мечены ею. Она выкрасила наши волосы в пепельный цвет, руки — в кровавый, сделала каким-то особенно тяжелым взгляд, глаза, повидавшие горе и смерть, опустошила души. Не наша вина в этом. Это должно быть горем всей страны, что все мы стали заложниками и пушечным мясом в руках подлых и пустоголовых политиков, с их амбициозными замашками, больным воображением и самолюбием.

Такое возможно только в нашей стране, где законы защищают интересы и благополучие тех, кто у власти. Они спокойно уходят от ответственности и вновь сталкивают лбами, словно стадо баранов, страны, регионы, народности. И люди подчиняются приказам, потому что за их неисполнение предусматривается серьезная ответственность. Выполнить или нет — одинаково тяжело, страшно и мучительно больно. Так и живем в надежде, что завтра, возможно, будет лучше, что тебя и твою семью беда обойдет…

И страшно за будущее поколение, которое еще сейчас, в своих детских кроватках безмятежно сосет из бутылочек молочко и думать не думает, какая судьба уготована ему. Возможно, выполнение того же приказа: «Убей!»

Помню, меня вызвали в политотдел бригады и заместитель начальника, выложив передо мной почтовый конверт, сказал:

— Читай! Это пришло из Москвы из Министерства обороны СССР.

Я прочитал. Писала мать солдата из моего батальона. Это было нормальное письмо по меркам сегодняшнего дня, но необычное тогда. Мать писала, что люди, направившие на войну ее сына, — преступники. Требовала, чтобы Л. Брежнев прекратил войну и вывел войска из Афганистана. Грозила ему, что очень скоро тысячи матерей с вилами в руках пойдут на Москву, требуя возвращения своих детей. Письмо было направлено в часть для принятия соответствующих мер. Особый и политический отделы занимались этим солдатом. В объяснительной записке он, по совету особиста, вынужден был написать, что его мать психически больная женщина, и он не сообщал никому домой, что мы воюем в этой стране. А откуда мать узнала об этом, ему неизвестно. Это сейчас люди говорят и совершают многие вещи, зная, что за сказанное и сделанное они не понесут никакой ответственности. Тогда же возмущались и протестовали единицы, и только такие, как мать моего солдата, — «психически больные». Их было мало, и их слова тонули в общем звуке победных маршей страны по успешному выполнению решения очередного исторического партийного съезда.