Читать книгу "Паруса, разорванные в клочья - Владимир Шигин"

Накормив и дав отдохнуть, потерпевших кораблекрушение жадно расспрашивали о России, русском царе и адмирале Сенявине, слава о котором давно дошла уже и до этих мест. Наши, чем могли, помогали в хозяйстве. Как водится, не обошлось и без любовных романов. Не один и не два матроса засобирались тут же жениться, едва их разубедил в том дальновидный Кологривов:

— Что вам этак приспичило? Потерпите малость, кто знает еще, что ждет нас впереди!

Так минуло две недели. Командир почти каждый день навещал Ибрагим-пашу, интересуясь об известиях из Константинополя, когда и каким образом команде можно будет убыть на Корфу. Губернатор в ответ лишь разводил руками:

— Пока никаких известий нет!

— Что ж нам остается, — качал головой Кологривов, — будем ждать!

— Прошу вас ко мне на кофе! — неизменно приглашал капитан-лейтенанта гостеприимный паша.

Тот не отказывался. Оба не торопясь попивали кофеек и обменивались любезностями.

— Говорят, что наш султан весьма недоволен вашим царем! — тревожно поглядывал на Кологривова Ибрагим-паша. — Как бы не было меж нами новой войны!

— Дай Бог, обойдется! — отвечал ему командир «Флоры».

На душе у Кологривова было муторно. Он понимал, что Константинополь молчит неспроста. Пока между Россией и Турцией мир, бояться нечего: рано или поздно, но команду отправят к Сенявину. Совсем иное дело, если начнется война. Тогда уж турки не выпустят никого, ну а что означает турецкий плен, лучше было и не думать.

— Дай Бог, обойдется! — говорил сам себе капитан-лейтенант, стараясь до поры до времени никого не посвящать в свои безрадостные мысли.

В один из дней, встречая русского офицера, губернатор был чем-то сильно расстроен и при этом особенно вежлив и предупредителен.

— Между нашими державами вот уж пять дней, как объявлена война, а потому теперь я уже никак не могу отпустить вас на Корфу, не рискуя при этом сам остаться без головы! — повздыхал он. — Согласно присланной из столицы бумаге вы отныне уже не гости, а пленники. Впрочем, пока вы у меня, милость моя по-прежнему с вами!

— Неужели война! — побледнел Кологривов. — Может, это все же какая-то ошибка!

В ответ Ибрагим-паша покачал головой и велел звать своего советника француза. Тот прочитал вслух султанский фирман. Теперь рассеялись и последние сомнения: война между Россией и Высокой Портой была состоявшимся фактом.

Вернувшись от губернатора, Кологривов собрал команду и объявил ей мрачную новость. Ответом было подавленное молчание. А на следующий день из Константинополя пришло новое известие: отправить русских пленников в столицу. Однако и здесь Ибрагим-паша показал себя с самой человечной стороны. Он не только не изменил своего отношения к русским морякам, но перед отправлением обеспечил каждого теплой буркой и смирной лошадью, а Кологривову от себя дал несколько тугих кошелей с пиастрами — на покупку еды. В конвой он определил начальствовать своего помощника — толстого и достаточно добродушного Мустафу-агу.

Провожать уезжавших вышло все христианское население города. Толкнул Мустафа-ага каблуком коня:

— Поехали!

Жители селения, понимая, что ждет в Константинополе русских моряков, плакали и махали на прощание руками. На душе у всех было тягостно. Внезапно кто-то из матросов затянул:

Вни-и-з по ма-а-а-ту-шке по Волге!

Вниз да по Волге, вниз да по реке!

Песню разом подхватили десятки голосов. Эхо диких албанских гор несло ее эхом по ущельям и долинам. На душе как-то скверно. Конвой был снисходителен, ночевали же в караван-сараях, где всегда поджидала горячая еда. Однако спустя две недели колонна пленников вступила во владения печально известного в Турции своей жестокостью Али-паши. На границе провинции произошла замена конвоя, и вместо добродушного Мустафы-аги наши моряки попали под опеку мрачного Юсуфа. Свое знакомство с Кологривовым тот начал с того, что подозвав капитан-лейтенанта к себе, провел по своему горлу рукой.

— Москов гяур, собака! — сказал многозначительно.

Сразу же стало ясно, что ничего хорошего ожидать более не придется. В тот же день новые конвойные обобрали своих пленников до нитки, забрав даже то, что дал им заботливый Ибрагим— паша. У офицеров отрезали пуговицы и отпороли все золотое шитье. Дальше двинулись уже босиком, полураздетые и голодные. Кормить неверных собак Юсуф-ага не собирался вовсе. Отныне пленники питались лишь тем, что подавали им встречные христиане. Иногда прямо на дороге они находили хлеб, который загодя клали греки и болгары. От турок подобной милости ожидать не приходилось. Они были страшно озлоблены против русских. Женщины и дети швыряли камни и комья грязи под гогот довольных конвойных. Особенно доставалось при этом всегда судовому доктору Гейзлеру. Немец никак не желал расстаться со своей треугольной шляпой, которую он шил у известного мастера в Гамбурге и которой сильно гордился. Непонятно почему, но шляпа особенно бесила турок. При входе в деревни беднягу доктора из-за этого закидывали камнями. Но упрямый доктор не сдавался.

— Я не посфолю глупый турка трогайт мой любимый шляпа! — говорил он неизменно на все советы матросов и офицеров избавиться от этого абсолютно бесполезного и опасного предмета одежды.

Офицеры и матросы не оставляли оскорбления безнаказанными. Палками, камнями и даже кулаками они немедленно давали отпор обидчикам. Но турки от этого лишь еще больше зверели и, выхватывая свои кривые сабли, принимались рубить налево и направо. С каждой такой схваткой раненых среди команды корвета становилось все больше. Кологривов, как мог, ободрял подчиненных:

— Ничего, ребята! Хоть и плохо нам, зато пока все вместе, а на миру и смерть красна!

В каждом селении пленников неизменно перво-наперво вели к забору, унизанному человеческими головами. То были головы казненных сербов воеводы Георгия Черного, уже много лет дравшегося с турками и албанцами в окрестных горах.

— То же проделает великий падишах и с вами! — хохотали конвоиры. — Чик-чик — и на кол!

Внезапно вдали синей полосой блеснуло Эгейское море. Еще несколько часов хода, и колонна пленников вышла на берег. И тогда глазам изумленных моряков явилось настоящее чудо. В туманной дали горизонта величественно выплыла колонна боевых кораблей. Опытному взору было достаточно одного взгляда, чтобы определить их принадлежность.

— Наши! Наши! Господи, это ж Митрий Николаич! — закричали все сразу, перебивая друг друга.

Турки сразу же взволновались.

— Гойда! Гойда! — кинулись они на столпившихся пленников.

— Эх, — грустили матросы, то и дело оглядываясь на далекие корабли. — Кабы знали наши, что мы здеся сейчас, небось враз бы всех у гололобых отбили!

За рекой Марицей пришлось надолго остановиться. Мимо шла на Дунай бесчисленная анатолийская конница. Надменные спаги с высоты своих деревянных седел плевали в русских пленников. В Родосте пленных водили по улицам, возбуждая обывателей идти на войну. Туркам особенно нравился оборванный вид моряков. Раз оборван, значит, кто-то на этом уже обогатился!