Читать книгу "Московский душегуб - Анатолий Афанасьев"

– Отпустите ее, – посоветовал художник. – Пусть резвится.

Алеша оторвал мухе голову и щелчком отправил за окно.

– Если вы держите Настю в подвале, – сказал он, – то напрасно. Нет такого подвала, откуда я ее не выну.

– Есть очень глубокие подвалы. Они в человеческой душе. Загляните в свою, молодой человек. Иногда это необходимо.

В который раз Алеша подивился тому, по какому чудному признаку Настенька выбирает себе друзей. Чем дальше человек от мира сего, чем неприспособленнее, тем ей ближе. Лишь бы умел хныкать и с умным видом произносить дурные, многозначительные фразы.

– Покажите ваши картины, – попросил он.

– Вы правда хотите посмотреть?

– Зачем же я приехал?

Старик поднялся, куда-то сходил и вернулся с двумя небольшими холстами. Поставил их так, чтобы солнце падало сбоку. Картины были писаны маслом. Одна изображала деревенскую улочку с нарядными избенками, с лужей, со скошенными изгородями и с невысокой церквушкой на заднем плане. Композиция производила впечатление театральной декорации. Аляповатые, яркие краски, добросовестно прописанные детали. На какой-нибудь выставке детского рисунка у старика были все шансы получить премию за старательность. Вторая картина – портрет женщины в домашнем интерьере. Небогатая комната со стандартной меблировкой – кровать, застеленная клетчатым пледом, шкаф, тумбочка, на стене коврик с плывущими лебедями – и смазливая дамочка в розовом пеньюаре, причесывающаяся перед зеркалом. В поднятой к распущенным рыжеватым волосам руке, и на смуглом лице, и во всей позе – выражение растерянности и ужаса. Ей было от чего растеряться.

В зеркале, перед которым она сидела, ничего не отражалось, оно было пусто и темно, как черная дыра. Картина называлась "Первый раз себя увидела".

– Покупаю обе, – сказал Алеша. – Назначайте цену, маэстро, – Зачем они вам?

– Насте подарю. Прямо сейчас.

– Вы очень ловкий молодой человек, – с оттенком уважения заметил художник. – Вам, наверное, кажется, вы все способны купить?

– Да что вы, маэстро! Совсем нет. Есть много вещей, которые не продаются. Жизнь, например. Правда, ее легко отнять.

– Господи, как же не повезло бедняжке!

– Вы имеете в виду Настю?

– Красивый, сильный человек – и такое абсолютное презрение к другим людям. Патологическая глухота к чужому существованию. Как же она выдержала так долго?

И вы еще спрашиваете, почему плачет?

– С чего вы взяли, что я презираю людей?

– Презираете – слабо сказано. Они для вас просто не существуют. Вот маленький красноречивый штрих.

Мы с вами здесь битый час беседуем, но вы даже не поинтересовались, как меня зовут. Действительно, зачем вам? Кто я такой? Нелепое препятствие на пути героя.

С такой же легкостью, как мухе, вы оторвете голову и мне, если понадобится. Верно?

– Более того, – согласился Алеша. – Получу от этого удовольствие. Вот вам еще один красноречивый штрих.

Это не я прячу вашу жену, а вы мою. И это не я вываливаю перед вами интеллигентскую блевотину, а вы передо мной. А я вынужден терпеть, потому что не знаю, где Настя… Не доводи до греха, старик!

– Уж какой великолепный зверь! – искренне восхитился художник и отодвинулся вместе со стулом. Он еще владел собой, но Алешина улыбка помертвела, и художник сознавал, что его самообладания не хватит надолго.

Он прожил трудную, но честную жизнь, полную размышлений о путях Господних, и надеялся встретить смерть в благолепии, но вот на склоне лет к нему на порог заглянул страшный гость, в облике которого было что-то такое, что ломало все его прежние представления о человеческой сущности. Потускневший взгляд молодого человека был равен приговору судьбы. Художник почувствовал, как все нутро его съежилось, онемело, и лишь слабо шевельнул рукой, то ли прося пощады, то ли в знак протеста.

– Потек, писака, – брезгливо усмехнулся Алеша. – Не дрожи, не трону. Говори, где она?

Старик промычал что-то нечленораздельное. Алеша подал ему недопитый стакан. Молоко оживило старика, чуть не впавшего в столбняк.

– Вы гипнотизер? – спросил он.

– Конечно, а ты как думал? С вами иначе нельзя.

– Настя позвонила домой… Там ей кто-то что-то сказал, она тут же собралась и уехала. Честное слово, это правда.

– Вижу, что правда, – Алеша поднялся. – Сожалею, что напугал. Сам виноват… Имени твоего мне действительно не нужно, потому что его у тебя нет… Где телефон?

– В комнате, налево…

Алеша дозвонился до Вдовкина. Тот был похмеленный, но не сильно.

– Жду, – доложил он. – С минуты на минуту приедет.

– Смотри не выпусти. Я скоро.

– Алеша, она поверила.

– Правильно сделала. Покажи ей бритву на полочке в ванной…

Художник потянулся его провожать, семенил следом по дорожке, точно побитая собака.

– Алексей, почему вы сказали, что у меня нет имени?

– Это уж у Насти спроси.

Сел в машину и укатил.

* * *

Несколькими часами раньше, а именно в семь утра, Иннокентий Львович проводил экстренное совещание с двумя сотрудниками. Совещание проходило в его домашнем кабинете. Лишь час назад ему доложили подробности погрома на Садовом кольце, но это печальное известие не застало его врасплох. Он был собран, строг, подтянут и даже успел облачиться в темно-синий двубортный костюм с серебряными часами-луковкой в жилетном кармашке.

Двое гостей, напротив, выглядели так, словно еще не совсем проснулись после тяжкой ночной попойки.

Впрочем, так оно и было. Костю Шмыря, сорокалетнего мужчину монголоидного типа, звонок шефа вырвал из объятий славной и добросердечной потаскушки Любы, которая усердно ублажала его до рассвета, не давая ни минуты передышки. Перед тем в ночном клубе "Бродвей" Костя Шмырь просадил в покер несколько сотен долларов залетному купчишке из Ашхабада, а также принял на грудь несметное количество крепчайшей смородиновой настойки, фирменного напитка, приготовляемого в этом заведении по древнему рецепту алтайских схимников. Таким образом, Костя Шмырь был не то чтобы переутомлен, но как-то не слишком отчетливо представлял, какое нынче столетье на дворе. Деликатная красотка Люба, наблюдая, как он после звонка шефа сослепу попытался напялить на себя ее прозрачные нейлоновые трусики, хихикнула в кулачок и заметила:

– Может быть, Костик, солнышко, тебе сегодня пока никуда не ехать, а сначала поспать?

Это был дельный совет, но, к сожалению, Шмырь не мог ему последовать. По тону Грума он уяснил, что случилось что-то из ряда вон выходящее, невероятное, и если он заартачится, то вряд ли будет правильно понят.