Читать книгу "Белый Дух - Андрей Ветер"

На спине набухли пупырчатые вздутия. Это крылья, наверное, начинают расти. Неужели я дождался? Неужели полечу?

На завтрак подали гнилое яблоко. В нём жили прозрачные червяки. Я их съел. Может, мы тоже видимся кому-то червяками в наших многоэтажных домах? Копошимся, переползаем с места на место…

И вечные таблетки. От чего меня пытаются излечить? Не от ангельской ли свежести душевных порывов хотят меня избавить?

У меня появились крылья. Но странные они какие-то, похожи на отваренные куриные крылышки. Перьев нет. Может, мне просто попалось кривое зеркало? Да и смотреть на собственную спину весьма, признаюсь, неудобно.

А Белый Халат, когда я попросил взглянуть на мои крылья, кинулся прочь и минут через пять привёл очень важного кого-то, но уже в чёрном и с длиннющей бородой.

Опять перед самыми глазами ампулы и шприц…

Я бы очень хотел поведать вам, как за окном моей лечебной камеры висел человек. То есть он не висел, а сидел, но в воздухе. Сидел на крохотном пушистом облачке. Однако я не успел разглядеть его хорошенько, потому что пошёл сильный дождь, внезапный дождь, пронизанный острыми жёлтыми ножами молний. И человека смыло вниз водой.

Нет, не быть мне, не быть! Или быть, но без бытия! Быть, но без памяти!

А что, есть человек без памяти?

Память – наша опора.

Мы даже фотографии собираем, чтобы иметь какие-то свидетельства прошлого. Нам всем нужны материальные свидетельства, подтверждающие наше существование раньше – фотоснимки из детства, юности, зрелости. Нам нужно на что-то опираться, потому что мы не доверяем памяти. Нам нужны доказательства. Как мне убедить себя, что я был ребёнком? Как мне поверить в то, что когда-то я впервые познал женщину? Откуда мне знать, что было время, когда я не умел читать? Разве есть у меня весомые аргументы того, что я живу не только сегодня? Чем доказать, что у меня есть прошлое? Только памятью. Но я помню так много. Человек не может быть таким огромным. Мне нужны другие подтверждения…

Выставка древностей

– Хочу, чтобы вы все запомнили этот день, 30 января 2005 года! – торжественно провозгласил высокий мужчина в дорогом костюме, пощёлкивая большими ножницами. – Мы открываем сегодня Московский Центр изящной древности. Открываем его коллекцией самых неожиданных вещей. Вы увидите и бесхитростные предметы из повседневной жизни первобытных людей, и древние манускрипты, и золотые поделки скифов. Уверен, что даже для Москвы, привыкшей к самым разным вкусностям, так сказать, сегодняшняя экспозиция будет неожиданностью…

Он говорил долго, прерывая иногда себя похлопыванием в ладоши, приглашая тем самым собравшихся гостей к непродолжительным аплодисментам, затем снова говорил. Когда красная ленточка была наконец разрезана, поток посетителей медленно потёк в зал. Одной из последних вошла старая, но очень элегантная и эффектная женщина в чёрном платье почти до пола. Опираясь на лакированную деревянную трость с изогнутой рукояткой в виде конской головы, она медленно двигалась мимо экспонатов. Иногда её взгляд задерживался на каком-нибудь предмете, она приглядывалась, внимательно читала пояснительную надпись и шла дальше.

– Надо же было написать такое: «Классический колчан степных индейцев», – раздался рядом с ней покашливающий голос.

Женщина медленно подняла голову и посмотрела на говорившего. Это был мужчина почтенного возраста, но, пожалуй, моложе её. Он улыбался, глядя на висевший на стене колчан из белой выдры.

– Вам кажется, что эта атрибуция неправильна? – спросила старушка. – Вы разбираетесь в этом?

– «Классический колчан»! – фыркнул мужчина. – Они даже какую-то палку сунули в него для убедительности, чтобы на лук было похоже. А всё его настоящее содержимое, должно быть, потеряли или вышвырнули по глупости.

– Откуда вам известно, что внутри хранилось что-то другое? – С нескрываемым интересом она посмотрела на собеседника.

– В племени Черноногих его называли Белый Дух. Вы ведь не хуже меня знаете, что это – священный белый свёрток. Раньше он был наполнен перьями, листьями шалфея и табака, священными круглыми камешками с дырочкой посредине и прочими вещицами, необходимыми для магических ритуалов.

– С чего вы взяли?

– Зачем ненужные вопросы, Мария Константиновна?

– Мы знакомы? – Женщина встрепенулась. – Мы встречались?

– Неоднократно. Но вы не помните меня. По крайней мере, не помните меня в нынешнем облике, потому что в этом виде я впервые предстаю перед вами.

– Кто вы?

– Меня зовут Николай Яковлевич, я всю жизнь посвятил истории, Мария Константиновна.

– Историк?

– Профессор.

– Но откуда вам известно моё имя?

– Нам довелось видеться несколько раз в Берлине, при Гитлере, госпожа фон Фюрстернберг. Одно время вы жили на Гейсбергерштрассе, неподалёку от советской миссии, затем куда-то съехали.

– Ах, вот оно что! – Старушка понимающе закивала. – Вы работали в советском представительстве. Неужели вы запомнили меня с тех пор? Вы, должно быть, служили в разведке?

– Вовсе нет…

– Тогда не понимаю. – Она решительно замотала головой. – Для чего говорить загадками?

– Скажите, Мария Константиновна, удалось ли вам окончательно вспомнить ваше прошлое?

– О чём вы? Я ничего никогда не забывала.

– Я имею в виду глубокое прошлое. Жизнь среди Черноногих, среди Вороньих Людей… Насколько я знаю, после некоторых событий с вами начали происходить явления, которые поначалу пугали вас, вы принимали это за наваждение, даже пили успокоительные микстуры…

Мария фон Фюрстернберг озадаченно свела брови.

– Позвольте, откуда вам известно про это? Кто вы? Вы окончательно поставили меня в тупик… Или вы… Боже! Вы – тот самый, который сквозь века идёт? Ван Хель?

Николай Яковлевич громко рассмеялся:

– Что вы, Мария Константиновна! Мой друг Хель по-прежнему крепок, прыток, молод и перескакивает где-нибудь с крыши на крышу. Разве можно сравнивать меня с ним? Взгляните на мои руки, моё лицо. Я же – воплощение дряхлости.

– Но вы из тех? Из них? Из Коллегии?

– Да. – Он смешно чмокнул губами, и вид его совсем не был могущественным и величественным.

– Нарушитель? – спросила она.

Он кивнул.

– Да, так меня обычно называют.

Старушка долго молчала, разглядывая Николая Яковлевича.

– Позвольте спросить вас, друг мой… – заговорила она наконец.

– Вы сказали «друг мой»?

– Да. Вас это удивляет?

– Пожалуй. «Мой друг»… Как это ласкает слух. Никто за долгие века, зная о том, кто я есть, ни разу не обратился ко мне с такими словами, ни единая душа. Впрочем, не так уж часто я встречался с людьми, которые были осведомлены, как вы.