Читать книгу "Язычник - Арина Веста"

— Ляга, Полина погибла. Сгорела на моих глазах.

Ляга остановил бешеный танец по клавишам и долго тер глаза сжатыми кулаками, словно он ожег их мертвенным свечением. Голос его был похож на стон:

— Она любила шутить с огнем…

* * *

Мы уезжали из Петербурга тихим сереньким вечером, чтобы проснуться уже в Вологде. Потом пересадка и почти два дня вагонной тряски до Чума и Лабытнанги, еще час на вертолете до самого дальнего стойбища и большой пеший переход в самое сердце тундры.

Летние становища иле были разбросаны у берегов Карского моря, и я был уверен, что Оэлен услышит меня и придет. Мы встретились с ним в долине среди невысоких гор и непроходимых болотистых хлябей, там, где простились около года назад. На выгоне, ожидая нас, паслись ездовые олени. Два дня мы шли на север, пробираясь по узким перешейкам меж илистых ледниковых озер. На одном из них Оэлен показал нам остров Мертвых, сложенный из оленьих рогов. На его берегу я оставил бусы Тайры.

Несколько дней наш маленький отряд бросками рвался к побережью. На местах дневок Оэлен раскидывал походный чум, варил в котелке рыбу, Диона собирала ягоды, прихваченные первым морозом. Она не могла привыкнуть к походной пище и лишь пробовала из котелка, чтобы не обидеть Оэлена. С каждой ночью становилось все холоднее. Изредка над нами кружили вертолеты, но Оэлен успевал укрыть нас. По мере приближения к заветной точке вертолетная слежка с «материка» становилась все неотступнее. Значит, Ляга волей-неволей выполнил мою просьбу и Абадор знал, где нас искать. Этот вечный скиталец и Рыцарь тьмы уже давно и крепко держал в лапах крошечный земной шарик, перебрасывая его с ладони на ладонь, как стынущий колобок.

До активизации пароля оставалось двое суток. Может быть, уже завтра мы один на один столкнемся с бешеной сворой, вооруженные лишь ржавой острогой да шаманским искусством. Но моя Царица верила в меня, и это женское свойство издревле рождало отвагу в неискушенных мужских сердцах.

За эти дни она стала еще тоньше, осенний моросящий дождь и ранний снег смыли с нее нильский загар. Я изредка брал ее запястье, чтобы проверить пульс. На самом деле я ловил чуткое и нервное биение ее жизни. И эта жизнь была моей реликвией, моей панагией. Я с тревогой вглядывался в ее запавшие глаза, бездонные и темные на исхудавшем лице. Я видел, что она одинаково готова и к счастью, и к страданию, но внешне абсолютно спокойна. Ее благородная стойкость и отсутствие чисто женской истерии во время тяжелого и почти безнадежного перехода были высшими признаками ее касты, ее истинно «арийского» происхождения. В любом случае, через день-другой я терял ее навсегда, поэтому берег каждую минуту ее близости.

С моря надвинулись тучи, рванули ветра, закрутили снежные бури. Вертолеты потеряли нас.

Оэлен выбрал место для стоянки с подветренной стороны скалистой гряды. Пока мы ставили чум, мокрый северный ветер дважды срывал шкуры с каркаса. Едва мы укрылись за ледяными, промерзшими шкурами, взревел ураган, потом по туго натянутому пологу забарабанил ледяной град, и вновь пошел дождь пополам с мокрым снегом.

Оэлен сидел у огня, задумчиво глядя в пламя, словно читал раскрытую огненную книгу. Дым костров шаманы считают дорогой в Верхнюю Тундру.

Я лежал рядом со спящей Дионой в меховом мешке-пологе и слушал ее сбивчивое дыхание. Мне не спалось. Я привстал на локте, вдыхая запах ее разогретого сном тела. Я мучительно захотел остаться с нею в дымных шкурах, в пляшущих бликах костра.

Оэлен, до этой минуты сидевший у камелька в сонном оцепенении, зашевелился, набросил малицу, подхватил мешок и выскочил из чума. Сквозь вой ветра было слышно, как он скликает оленей. Я выбежал следом за ним. С неба валил густой мокрый снег. Хлопья таяли на моих губах и раскрытой груди. Оэлен исчез.

Я набрал свежевыпавшего снега в котелок и повесил над очагом. В снеговой каше кружились случайно сорванные алые ягоды, листья и хвоинки. В чуме было непривычно жарко. Я скинул куртку и жадно напился из котелка, потом сел у огня на укрытый шкурами земляной пол. Я не слышал, как она подошла ко мне, мягко ступая по оленьему меху. Закрыв глаза, я жадно впитывал обжигающую радость ее прикосновений. Я боялся открыть глаза, чтобы не вспугнуть, не обидеть ее. Я слышал рев костра, и я был огнем, и все безумие пламени было во мне. Я отдавал ей все, с последней опустошительной дрожью. Ее тело было упругим и легким, как горячий поток, как огненная, восходящая к небу волна.

Я не запомнил ничего из той ночи, словно со мной был дух огня и, улетая, он унес мою память. Я в забытьи лежал у погасшего очага, завернувшись в старую куртку. От близко пролетевшего вертолета затряслись опоры чума. Откинув полог, я выглянул наружу. Над ближней пустошью висел вертолет. Он сдул весь снег и разогнал оленей. Диона проснулась от надсадного рева и выглянула из теплого кокона. Ее розовое со сна лицо было совершенно счастливым и растерянно-невинным. Я, спаленный своим диким сном, не глядя на нее, торопливо застегнул куртку, залез в заледенелые пимы и вышел на слепящий утренний свет.

Вертолет уже успел скрыться за сопками. Издалека к чуму брел Абадор. Он двигался медленно, загребая унтами рыхлый снег. Лохматая шапка была надвинута низко, не давая рассмотреть его лицо. Длинная волчья шуба волочилась по снежным наметам. Он подошел ближе, на ходу передергивая затвор автомата. Мне показалось, что на лицо его надета резиновая маска. Бугристая кожа, тронутая сине-багровыми трупными пятнами, обвисала на щеках и в подглазьях. Фиолетовые губы-брыли плясали в такт шагам.

Со времени гибели концерна «Линдас» прошло больше месяца. Все колдовские технологии были развеяны по пескам ливийской пустыни. Без сатанинских снадобий Вечный жид вернулся в свой природный возраст и одряхлел столь стремительно, что это походило на чудо, только с обратным знаком. Еще немного — и разлагающаяся плоть клоками сползет с его лица и рук. Но он еще крепко стоял на ногах и в его резких движениях было отчаяние смертника. Он поднял автомат, твердо удерживая меня на мушке.

— Отдай Грааль, и я сохраню жизнь тебе и ей, — прохрипел живой мертвец.

Я молчал, понимая, что надеяться не на что. Еще минута, и он прошьет меня очередью насквозь, а после… Можем ли мы выкупить наши жизни? Предположим, что он сдержит слово, а что потом? Долгая жизнь где-нибудь в теплом углу, пока туда не докатится волна второго пришествия. Любая сделка с этой нечистью — уже бесчестие.

— А ты подойди и возьми.

— Я же застрелю тебя, а ее продам в бордель, — проскрипел Абадор.

Я рукой отстранил вышедшую из чума Диону.

— Стреляй… Я буду ловить твои пули, — я сбросил куртку в снег и остался стоять голый до пояса. — Стреляй, я поймаю каждую.

Абадор затрясся от хохота.

— Ну, молись, Паганус, — прошипел он, отплевываясь.

Я прикоснулся к влажному снегу, трижды поклонился всей жемчужно-убеленной Земле, словно собирая в кулак ее силу. Встав лицом к Абадору, я подставил грудь морозному ветру.