Читать книгу "Город чудес - Эдуардо Мендоса"

– Говори тише, – сказал он. – Здесь нас знают, и все на нас смотрят.

– Плевать я хотел! – закричал Жоан.

– Ну вот, понеслось! – сказал Онофре улыбаясь. – Как я погляжу, не такой уж ты умный, как воображаешь. Успокойся и лучше послушай мой план – я его приготовил специально к нашему разговору. – Он хлопнул в ладоши и приказал пришедшему на зов официанту снова наполнить кувшин. – Я прекрасно знаю, о чем ты думаешь, хотя мы едва знакомы; мы братья, а потому не можем сильно отличаться друг от друга и волей-неволей должны договориться. Ты сыт по горло копанием в земле. Разве не так? Тебе до смерти надоела деревенская жизнь. Неужели ты думаешь, что я тебя не понимаю и буду ставить тебе палки в колеса? – Заметив, с какой скоростью исчезает вино, он придвинул ему кувшин: Жоан стал наливать себе стакан за стаканом и механически отправлять их в рот. По мере того как он пил, его глубоко посаженные глаза теряли блеск и все больше тускнели. – Земля ничего не дает, и я прекрасно это знаю. Все богатство в лесе. С этого момента мы займемся исключительно лесом. Он растет сам по себе, за ним не надо ухаживать. Требуется одна-единственная вещь – следить за тем, чтобы туда не заходили чужаки и не воровали древесину. Дерево в городе стоит целое состояние, но кто-то должен постоянно находиться здесь и присматривать за лесом, – он источник нашего богатства.

– Кого ты хочешь обмануть этими сказками? – возразил Жоан. – Лес принадлежит всем, никто не может владеть им как собственностью. – Он понизил голос.

Пришел его черед испытать на себе вкрадчивое обаяние Онофре Боувилы, и теперь, оказавшись лицом к лицу с братом, он почувствовал, как копившаяся годами ненависть отходит на второй план. Против его воли им овладевали любопытство и алчность.

– Верно. До сих пор лес принадлежал всем, – сказал Онофре, – то есть никому конкретно. Но представь себе: если бы вся долина превратилась в субъект административного управления, если бы вместо прихода она вдруг отошла муниципалитету, то все земли, не находящиеся в частном владении, то есть ничейные, стали бы коммунальной собственностью и оказались в подчинении у сеньора алькальда… Ты бы хотел стать алькальдом, Жоан?

– Нет, – ответил тот.

– Ну что же. Посмотрим, не изменишь ли ты свое решение в дальнейшем, – сказал Онофре.

Он вспоминал этот разговор, вспоминал, каких огромных денег и неимоверных хлопот стоило ему это страстное желание подчинить себе брата, завоевать расположение этого едва знакомого ему человека, в чьих глазах читалось лишь чувство звериной ненависти и смертельной обиды. Внезапное появление карабинеров на причале отвлекло его от горьких мыслей. Он вздрогнул. Заметив его реакцию, карабинеры поднесли руки к фуражкам, отдавая ему честь.

– Извините, дон Онофре, мы не хотели напугать вас, – оправдывались они. – Мы ищем контрабандный груз табака.

Со дня похорон он больше не видел Жоана и не присутствовал при том моменте, когда тот занял главенствующий пост в муниципалитете. Также ему ничего не было известно, чем конкретно он там занимался. Время от времени на его склады в Пуэбло-Нуэво завозили древесину и кору пробкового дуба, которыми изобиловали горные склоны. Тем не менее он сидел и думал: «Мою семью только и составляют, что придурковатый сын да вульгарные девицы, называющие себя моими дочерьми, и у меня нет других кровных родственников, кроме Жоана. Только сумасшедший способен прервать эту связь и резать свои корни по живому».

3

Пообедав, братья тотчас расстались. Оба все еще ощущали холодность встречи, но пришли к соглашению. В половине третьего Жоан заспешил домой, чтобы воспользоваться оставшимися светлыми часами дня, а Онофре решил прогуляться по улицам Бассоры; его поезд отходил только в восемь вечера. Этот город, поражавший его воображение в детстве, теперь казался ему пошлым и уродливым, воздух – полным смрада, прохожие, попадавшиеся ему на пути, – грубыми мужланами. «Даже мозги – и те забиты у них сажей», – подумал он. Онофре не замечал, что ноги сами несли его на знакомую улицу с крытыми галереями по обе стороны; он вошел в один из домов, поднялся на первый этаж и постучал. На зов вышла робкая женщина благочестивого вида, и он спросил, жил ли тут когда-нибудь таксидермист. Она провела его в гостиную. Человек, о котором он толковал, приходится ей отцом, он жив, но очень стар и давно оставил свое занятие, сообщила она. Сейчас оба живут на скромный капитал, накопленный за время работы отца, и ни в чем не нуждаются. Его провели в комнату таксидермиста, и Онофре спросил, помнит ли он, как много лет назад ему принесли мертвую обезьяну. Чучельник не раздумывая ответил, что отлично помнит: за время своей профессиональной деятельности ему ни разу не приходилось иметь дело с животным, о котором он сейчас спрашивает. Работа была трудной – это он тоже хорошо помнил, – анатомия обезьяны была ему неизвестна, к тому же она была такой маленькой и с такими хрупкими косточками. Он вложил в нее все свое прилежание и искусство и потратил уйму времени, но в конце концов чучело удалось на славу – он признавал это без ложной скромности. Шло время, а заказчик не появлялся. Его он тоже хорошо помнит, хотя с той поры утекло много воды: это был мужчина в соломенной шляпе, одетый во все белое, а в руках он держал тростниковую трость; да, вот еще – его сопровождал мальчик.

– Видите, какая светлая у меня голова, и это в моем-то возрасте! – закончил свои воспоминания старый таксидермист.

– Отец, не надо так волноваться, – успокаивала его женщина и, отведя Онофре в сторонку, объяснила: старик легко приходил в сильное возбуждение, а потом допоздна не мог заснуть.

– Что стало с обезьяной? – спросил Онофре, не обращая внимания на ее объяснения.

Чучельник с видимым усилием перебирал в памяти давние события: он сначала держал обезьяну в шкафу, чтобы уберечь ее от пыли, но убедившись, что за ней никто не придет, поместил ее в мастерской на полке как образец… Старик замолк.

– А потом? – подстегнул его Онофре.

Потом он уже не помнил. Дочь пришла ему на помощь:

– Отец, ее забрал сеньор Катасус, неужели вы забыли?

– Да, да, – обрадовался таксидермист. Сеньор Катасус и его шурин часто снабжали его

охотничьими трофеями для изготовления чучел и были его лучшими клиентами. Всегда приносили крупную дичь – косулю или кабана. Однажды они увидели обезьяну, и им взбрело в голову забрать ее, а ему было без разницы – все равно она много лет пылилась без дела на полке. Таксидермист рассудил, что не будет большой беды, если он подарит обезьяну своим лучшим клиентам.

Семья Катасус жила за городом в собственном доме, который показал ему ветеран кубинской войны, встреченный на стоянке экипажей рядом с вокзалом. Он хорошо знал эту семью. Войдя в прихожую, Онофре вручил служанке свою визитную карточку и, ожидая, все спрашивал себя, зачем он совершает эту глупость. «Дурацкие поступки добром не кончаются, – подумал он. – Может, лучше отказаться от этой сентиментальной затеи сейчас, пока не поздно?» К нему вышел Катасус собственной персоной. Это был круглый, как шар, моложавый на вид мужчина лет семидесяти, похожий на деревенского жителя.