Читать книгу "Беатриса - Оноре де Бальзак"

Герцогиня в сопровождении Максима удалилась. Когда она вернулась в гостиную к дочерям, то услышала взволнованную речь Сабины: бедняжка жаловалась на свою семейную жизнь и рассказывала сестре, что Каллист позволяет себе поступки еще более жестокие, чем в тот раз, когда она впервые узнала о своем несчастье.

— Будь спокойна, моя крошка, — сказала герцогиня дочери, — Беатриса дорогой ценой заплатит за все твои слезы и муки; рука сатаны покарает ее, за каждое твое унижение она испытает десять горших.

Госпожа Шонтц пригласила на обед Клода Виньона, который неоднократно высказывал желание познакомиться с Максимом де Трай; были приглашены также Кутюр, Фабиен, Бисиу, Леон де Лора, Ла Пальферин и Натан. Этого последнего позвал сам де Рошфид для Максима. Таким образом, у Орели собралось девять человек гостей, и всё особы выдающиеся, за исключением одного только дю Ронсера; но нормандское тщеславие и грубая самоуверенность Наследника не уступали литературному таланту Клода Виньона, поэтичности Натана, тонкому уму Ла Пальферина, финансовой сметке Кутюра, остроумию Бисиу, расчетливости Фино, изощренности Максима де Трай и блеску Леона де Лора.

Стремясь показаться особенно молодой и прекрасной, г-жа Шонтц выбрала в тот день соответствующий наряд — высший идеал дам подобного сорта. На ней была пелеринка из тонкого, словно паутина, гипюра, синее бархатное платье с опаловыми пуговицами на корсаже; блестящие, как черное дерево, волосы были причесаны на пробор и спускались на уши. Своей репутацией хорошенькой женщины Орели была прежде всего обязана удивительно свежей коже матовых и теплых, как у креолки, тонов; только уроженки юга могут похвалиться такой выразительностью и живостью черт, несколько резких, зато долго сохраняющих юность, — законченный образец этой красоты являла неувядающая графиня Мерлен. К несчастью, г-жа Шонтц была небольшого роста да еще стала полнеть, с тех пор как ее жизнь потекла спокойно и мирно. Соблазнительно пухленькая шея и плечи уже начали заплывать жиром. Французы — верные поклонники красивых женских лиц, и их не смущает испортившаяся с годами фигура.

— Дорогая детка, — сказал Максим, входя в гостиную и отечески целуя г-жу Шонтц в лоб, — Рошфид пригласил меня полюбоваться вашим домом, ведь я еще ни разу не был у вас; ну что ж, здесь все достойно его ренты в четыреста тысяч франков. Ведь когда он познакомился с вами, ему до этой суммы не хватало пятидесяти тысяч; благодаря вам он их приобрел за пять лет, а какая-нибудь Антония, Малага, Кадин или Флорентина промотали бы эти деньги.

— Я не кокотка, я артистка! — не без достоинства возразила г-жа Шонтц, — Я надеюсь, как говорят авторы комедий, на счастливый конец; почему бы мне не стать родоначальницей почтенной французской фамилии!

— Это ужасно, все женятся! — сказал Максим, усаживаясь в кресло возле камина. — Я и сам намерен подарить свету графиню де Трай.

— Ах, как бы мне хотелось ее видеть! — воскликнула г-жа Шонтц. — Но позвольте, — продолжала она, — представить вам Клода Виньона. Клод Виньон — господин де Трай.

— Ага, это из-за вас Камилл Мопен, шинкарка нашей литературы, удалилась в монастырь? — промолвил Максим. — Прямо от вас да к господу богу... Мне никто не оказывал такой чести. Так поступали только ради Людовика Четырнадцатого...

— Вот как пишется история! — прервал его Клод Виньон. — Да разве вы не знаете, что она потратила свое состояние на то, чтобы выкупить земли дю Геников?.. Если бы Фелисите знала, кому достался Каллист, — тут Максим толкнул критика ногой, указав ему взглядом на г-на де Рошфида, — она бежала бы из кельи, чтобы вырвать его из объятий своей бывшей подруги.

— Ей-богу, Рошфид, — сказал Максим, видя, что Клод Виньон, несмотря на предупреждение, не собирается молчать, — я на твоем месте, друг мой, вернул бы жене ее состояние, а то, чего доброго, в свете могут подумать, что она цепляется за Каллиста по бедности.

— Максим совершенно прав, — вмешалась г-жа Шонтц, взглянув на Артура, который весь побагровел. — Заработала же я для вас несколько тысяч франков ренты, вот вам лучшее их применение. Я составила бы счастье жены и мужа, — чем не награда за добродетель!

— Я никогда не думал об этом, — проговорил маркиз, — но вы правы, дворянин прежде всего дворянин, а уже затем — муж.

— Разреши подсказать тебе, когда настанет время сотворить это доброе дело, — сказал Максим.

— Послушай, Артур, — продолжала Орели, — Максим прав... не забудь, уважаемый: наши великодушные поступки подобны биржевым операциям Кутюра, — добавила она, глядя в зеркало, чтобы видеть входящих, — тут важно не упустить время.

В гостиную вошел Кутюр в сопровождении Фино. Через несколько минут гости перешли в прекрасную, голубую с золотом, залу, гордость «Особняка Шонтц» (так прозвали свое пристанище художники и писатели с тех пор, как де Рошфид купил этот дом для своей Нинон Второй). Заметив вошедшего Ла Пальферина, который несколько запоздал, Максим направился к нему, отвел его в сторону и вручил двадцать банковых билетов.

— Главное, дружок, не прячь их под тюфяк, — присовокупил он с циничной грацией, присущей подобным шалопаям.

— Никто, кроме вас, преподнося дар, не умеет так удвоить его ценность, — ответил Ла Пальферин.

— Значит, ты решился?

— Иначе я не взял бы денег, — ответил молодой граф с высокомерным и насмешливым видом.

— Натан, который как раз сейчас здесь, через два дня представит тебя маркизе де Рошфид, — шепнул Максим де Трай графу.

Услышав это имя, Ла Пальферин так и подскочил.

— Не забудь, что ты безумно влюблен в нее; чтобы не возбуждать подозрений, пей вино, пей ликеры, напейся до положения риз! Я скажу Орели, чтобы она посадила тебя рядом с Натаном. Только, мой мальчик, нам теперь придется встречаться с тобой ежедневно на бульваре Мадлен после часа ночи: ты будешь осведомлять меня о своих успехах и получать указания.

— Рад служить, маэстро... — сказал с поклоном юный граф.

— Как это ты решилась посадить нас с этим типом? Он одет, как лакей из ресторана, — шепнул Максим г-же Шонтц, указывая взглядом на Фабиена.

— Разве ты никогда его не видел? Это дю Ронсере из Алансона, по прозвищу Наследник.

— Сударь, — обратился Максим к Фабиену, — вы, должно быть, знаете моего друга д'Эгриньона?

— Мы уже давно раззнакомились с ним, — ответил Фабиен, — но в дни ранней юности мы были неразлучны.

Обед был из тех, которые даются только в Париже и только у великих расточительниц, — их выдумки изумляют самых требовательных гастрономов. Именно о таком же ужине, у такой же красивой и богатой куртизанки, как г-жа Шонтц, Паганини заявил как-то, что он ничего подобного не едал ни у одного из владык мира, не пивал подобных вин ни у одного князя, нигде не слышал таких умных разговоров, не видел такой блистательной и кокетливой роскоши.

В десятом часу вечера Максим и Орели вышли из столовой первыми и уселись в гостиной, оставив сотрапезников за столом; а те, с трудом отрывая липкие губы от рюмок с ликером, рассказывали уже без обиняков самые скабрезные анекдоты и хвастались друг перед другом своими достоинствами.