Читать книгу "Первое кругосветное путешествие на велосипеде. Книга первая. От Сан-Франциско до Тегерана. - Томас Стивенс"

не знает других слов английского языка.

Он просто повторяет мирское выражение, подобно попугаю, не зная ничего о его значении. Он даже не помнит это английский, французский или итальянский. Он знает это только как выражение «Frank», и в этом он совершенно прав: это откровенное выражение, действительно очень откровенное выражение. ( тут игра слов... frank имеет несколько значений, и как указание на принадлежность к европейцам, и как (в английском языке) откровенный, дурной)

Как будто решив сделать что-то приятное в обмен на благодарный интерес, который я, кажется, проявляю к нему из-за этой ненормативной лексики, он теперь исчезает и вскоре возвращается с молодым человеком, который оказывается греком и единственным представителем христианского мира в Торбали. Старый турок представляет его как «Ka-ris-ti-ahn» (христианин), а затем, в ответ на вопросы, объясняет заинтересованным зрителям, что, хотя англичанин и, в отличие от греков, дружелюбен к туркам, Я также являюсь «Ka-ris-ti-ahn», одним из тех странных образцов человечества, чья извращенная природа мешает им принять религию Пророка и, таким образом, получить доступ в обетованную землю к kara ghuz kiz (черноглазые гурии). Во время этого глубокого изложения моих достоинств и недостатков удивленные люди смотрят на меня с выражением лица, которое явно выдает их неспособность понять столь странного человека. Они выглядят так, как будто они считают меня самым странным образцом, которого они когда-либо встречали, и принимая во внимание мой новый способ передвижения, и то, что многие люди Торбали никогда раньше не видели англичанин, это, вероятно, недалеко от правильной интерпретации их мыслей.

К сожалению, улицы и окрестности Торбали находятся в ужасном состоянии; Чтобы избежать вывихнутых лодыжек, нужно идти с большой осторожностью, и идея проехать на велосипеде через них просто абсурдна. Тем не менее народные массы оказываются в сильном ликовании, и их ожидания бунтуют, когда я освобождаю «kahvay-jee» от его верного бдения и выношу мой велосипед. Они хотят, чтобы я спрятался в их душном маленьком базаре, переполненном людьми и ослами; простые аллеи с едва ли двадцатью ярдовыми пролетами от одного угла до другого; поверхность представляет собой беспорядочную массу дыр и камней, над которыми осторожный и нерешительный осел пробирается с величайшей осторожностью, и все же звучит популярный шум - «Бин, бин; базар, базар».

Люди, которые показывали мне, насколько вежливо и взвешенно турки могут обращаться с незнакомцем, теперь, похоже, полны решимости продемонстрировать обратное. Один из самых назойливых и упрямых среди них приставляет свое бородатое лицо почти к моему собственному безмятежному выражению лица (я уже научился носить невозмутимое, похожее на мучеников выражение в этих воющих случаях) и справедливо вопит: «Бин! бин! " как будто полон решимости поднять меня в седло, независимо от того, желаю ли я этого сам.

Этот человек должен знать лучше, потому что он носит зеленый тюрбан святости, доказывая, что он совершил паломничество в Мекку, но всеобщее желание увидеть едущего на велосипеде, кажется, выравнивает все различия.

Нельзя забывать, что весь этот беспорядок совершается в прекрасном хорошем настроении. Но, тем не менее, очень неприятно, когда мне кажется, что я слишком неблагодарный, чтобы отплатить им за доброту, позволив им увидеть, как я еду; хотя бы на выходе из города, куда я иду чтобы избежать их развлечения, как некоторые из них, несомненно, думают. Эти небольшие неудобства являются одним из наказаний за недостаточное знание языка, чтобы иметь возможность нормально объясниться. Узнав, что в непосредственной близости от города есть участок дороги-повозки, мне удается заставить замолчать шум и пообещать ехать, когда достигну араба-йоль; после чего сотни выходят из города, выжидающе следуя за мной по пятам. Я утешаю себя мыслью о том, что, возможно, мне удастся подняться и стряхнуть шумное множество с помощью рывка, но объявляется обещанная араба йоль, и судьба против меня сегодня, потому что я нахожу эту дорогу, ведущую в подъем с самого начала. Люди группируются в ожидании, пока я пытаюсь объяснить, что они обречены на разочарование - что разочароваться в своих ожиданиях увидеть езду на арабе - это просто их «кисмет» (судьба), потому что холм слишком крутой, чтобы по нему можно было проехать.

Они смеются и дают мне понять, что они не совсем такие простачки, чтобы думать, что на арабе нельзя ездить по араба йоль. «Это араба йоль, - утверждают они, - вы катаетесь на арабе; мы видели, как даже наши неуклюжие арабы поднимались сюда снова и снова, поэтому очевидно, что вы не искренни», и они собираются ближе и проводят еще десять минут в уговорах. Это нелепое положение. Эти люди используют самые привлекательные термины, какие только можно вообразить. Некоторые из них целуют велосипед и опускаются и целуют мои запыленные мокасины, если я позволяю это. В уговорах они самые настойчивые люди, которых я когда-либо видел. Чтобы убедить их в невозможности подняться на гору, я позволяю мускулистому молодому турку забраться в седло и попытаться продвинуться вперед. Сам встаю вперед, пока я держу его. Это имеет желаемый эффект, и они сопровождают меня дальше вверх по склону, где они думают, что он будет несколько менее крутым, с множеством слишком готовых рук, чтобы помочь в подъеме машины. Здесь я снова попадаю в уговоры. Эта самая раздражающая программа выполняется несколько раз, прежде чем я получу свободу. Они самые упрямые, настойчивые люди, которых я когда-либо встречал. Естественное свирепое расположение «невыразимого турка», похоже, справедливо разгорается в этой маленькой долине, которая в точке, где находится Торбали, сжимаясь до простого оврага между крутыми высотами. Целая миля вверх по горной дороге, упорной настойчивости весьма похвально само по себе. Но их внимание отягощает и это чувство усугубляется, несмотря на то, что они остаются в благостном настроении, и относится ко мне с величайшим вниманием во всех других отношениях, оперативно и строго пресекая любое недисциплинированное поведение среди молодых людей, которое один или два раза проявляется в форме камня, брошенного в колесо велосипеда, или какой-то другой шуткой, свойственной незрелому турецкому разуму.

Наконец один предприимчивый молодой человек с дикими видениями летящего велосипедиста, спускающегося по горной дороге с молниеносной скоростью, заметно выходит на передний план и беззастенчиво заявляет, что они ведут меня по неправильной дороге. И, с чем-то похожим на ликование в его жестах, я могу повернуться и вернуться назад. Если бы другие поддержали эту блестящую идею, ничто не могло помешать меня ввести в заблуждение этим заявлением, но его поведение сразу осуждается. Ибо, несмотря на то, что они упрямы, они честны сердцем и никогда не прибегнут к хитрости,