Читать книгу "Лето потерянных писем - Ханна Рейнольдс"

А она ответила: «Я знаю. Но компания разорится, если нам никто не поможет, и что с вами станется? Нам придется продать «Золотые двери» и, наверное, даже дом в Нью-Йорке. И вы останетесь в бедности, а он будет на тебя обижен, а все наши работники останутся без своих мест. С семьей будет покончено. Поэтому я прошу тебя не выходить за него».

И, Нэд, дело в том, что она мне как мать.

Письмо обрывалось. Я взглянула на Эдварда.

– Это все?

– Дальше еще одна страница или две, но это самая важная часть. Моя мать просила Рут не выходить за меня замуж. И Рут решила мне отказать.

– Должно быть, она очень любила вашу маму, – задумчиво произнесла я.

Он кивнул.

– Я никогда не понимал. Или, может, умом понимал, но никогда не поступился бы собственными желаниями ради амбиций родителей. И не ставил бы на первое место семью, как сделала она.

А как бы я поступила? Если бы мама попросила меня не выходить за любимого? Я хотела сказать, что стояла бы на своем, но это же мама. Если она просила, значит, у нее были веские причины. А моя мама жизнь положила на мое воспитание. Я всем ей обязана.

Я прокашлялась.

– Выходит, моя бабушка отдала вам ожерелье. Но почему вы его не вернули?

Эдвард помешал чай.

– Потому что я был глупым, упрямым и питал нелепые надежды. Я не верил, что она оставит ожерелье. Решил, что если оно будет у меня, то ей придется со мной поговорить. А тогда я заставлю ее передумать.

– Но она не передумала?

– Нет.

Ох.

– А что потом? Вы решили согласиться с ее планом и женились на Хелен?

Он кивнул, не смотря мне в глаза.

Бедная Хелен.

– Почему вы не отправили ожерелье моей бабушке?

– Не знаю, – тихо ответил Эдвард. – Мне нравилось думать, что я могу его отправить, если она попросит снова. Но она не попросила. Наверное… я думал, что, если ожерелье еще будет у меня, однажды Рут придется со мной поговорить.

Но она так и не поговорила с ним. Почему? Просто решила сократить потери? Или слишком злилась? Она уже увлеклась моим дедушкой?

Слишком поздно узнавать ответы.

– А вы подарили его своей жене, – сказала я. – Зачем?

Он посмотрел на меня печальным, спокойным взглядом.

– Не знаю.

Какой неудовлетворительный ответ. С другой стороны, возможно, я сама могу ответить на свой вопрос: гнев, месть – признаваться в некрасивых поступках неприятно. Я считала, что люди вырастают, как только становятся взрослыми, но, наверное, никто не становится по-настоящему зрелым человеком. Может, люди всегда способны на мелочность и жестокость. Даже люди, обладающие мировой властью.

Но, возможно, вместе с тем они способны меняться.

– Прости меня, – сказал Эдвард Барбанел. – Я пришел рассказать тебе и попросить прощения. Я зря хранил у себя ожерелье, нельзя было отдавать его Хелен. Я поступил плохо по отношению к обеим женщинам. Я рад, что теперь ты его вернула, даже если я не облегчил тебе задачу. – Он задумался. – Надеюсь, ты не станешь обижаться на Ноя. Он пытается поступать по совести. Больше, чем пытался я. Но он юн, а молодые мужчины часто совершают ошибки. Но самое главное в том, как они справляются с ними потом.

После того как Эдвард Барбанел ушел, я уставилась на медленно вращающийся вентилятор под потолком. Бабушка отказалась от Эдварда, выбрав свою мать. Он не отказался от любви ради денег – это она предпочла остаться дочерью, а не возлюбленной.

Почему нам в жизни так часто приходится выбирать? Почему все не может быть легким – одним простым потоком, несущим нас к пункту назначения? Но в жизни встречается слишком много сучков, слишком много вариантов все испортить или расстроить.

Ной предпочел мне свою семью, и хотя после его выбора я чувствовала, будто он мне не доверял, но все же понимала, почему он так поступил. Почему не знал, что ему защищать: свою семью или наше доверие друг к другу.

Просить ли мне прощения за то, что оттолкнула его? Просить ли ему прощения за то, что хранил все в секрете? Просить ли нам обоим прощения за все? Если мы стоим на своем: я – на том, что в отношениях нужна честность, а он – на том, что правильно защищать личные дела семьи, делает ли это нас несовместимыми?

Я понятия не имела. Знала лишь, что скучаю по нему, как по ампутированной конечности. Мне дико хотелось ему написать.

Но что хорошего в том, что мы снова сойдемся? Он соврал мне. Сказал, что я слишком остро реагирую, хотя это было ожерелье моей бабушки и он знал. Но у нас ничего бы не вышло, так зачем пытаться? Как мне снова научиться ему доверять? Как отпустить, если это так больно? Даже если хочется, как все-таки это сделать?

К тому же он уезжал в колледж. Конечно, наши отношения не выдержат расстояния. Так, может, лучше полный разрыв? А если мы все-таки разрешим наши разногласия, если дадим отношениям второй шанс? Что потом? Тогда у нас будут отношения на расстоянии, и время и разлука в конечном итоге снова разобьют нам сердца.

Нет. Слишком много аргументов против возобновления отношений. Будет умнее не начинать заново. Может, поэтому бабушка избегала встреч с Эдвардом. Потому что знала, что если увидит его, то будет слишком тяжело снова не сблизиться. А тогда расставаться окажется еще труднее, а этим бы в любом случае все и закончилось.

Глава 27

12 июля, 1952

Рассказывала ли я тебе, как впервые увидела этот дом?

Некоторые люди утверждают, что я была слишком маленькой, чтобы помнить свой приезд. Но я помню. Помню и другие события – слишком печальные события, чтобы их пересказывать. Но мой приезд стал лучшим воспоминанием впервые за долгое время.

Меня держала за руку социальный работник. Она наверняка действовала из лучших побуждений, когда решила выбрать эту работу, но все, что я о ней помню, – это резкий акцент, квадратная челюсть и кроха терпения. С той минуты, как мы покинули город, она без остановки брюзжала на меня и по непонятной причине была убеждена, что я обязательно разрушу ее труды, сиганув с парома.

– Обычно семья живет в Нью-Йорке, – сообщила она. Но не летом. Они предложили, чтобы на пристани меня забрали няня и шофер, но социальный работник не могла отказаться от возможности лично увидеть «Золотые двери». Поэтому мы сели в машину и поехали через весь остров. Мимо тех деревьев, сморщившихся от соли и морского ветра, мимо португальских гортензий. Я уже побывала во стольких мирах – Нью-Йорк, Париж и дом. Впереди ждал еще один.

Перед глазами предстал дом. Знаешь, как это бывает: словно торжественное открытие медной мемориальной доски под звуки духового оркестра, играющего «Юпитер» Густава Холста. Никогда не видела чего-то настолько величественного и в то же время бесспорно американского. Эти люди планируют принять меня к себе? Да что у меня может быть с ними общего?