Читать книгу "Знай мое имя. Правдивая история - Шанель Миллер"

В маленьком книжном магазинчике у озера я листала книгу Дипака Чопры[70] и нашла такую его мысль:

Тело нуждается в преображении и переосмыслении. Чтобы иметь содержательную и осмысленною жизнь, вам необходимо ваше тело — без него вы ничего не сможете испытывать в жизни, — и потому отношение к вашему телу тоже должно быть осмысленным.

Я могла наблюдать в парке, как голуби выпячивают грудь, надувают зоб и топчут своих голубок. Даже птицы занимаются сексом — понимают, что в естественном акте нет ничего постыдного. Тебе уже двадцать пять. Так что же тебя не радуют ни твой гладкий, без морщин, лоб, ни твои такие юные ключицы, ни твое уже зрелое и такое раскаленное сердце? У тебя есть любимый. Рядом с тобой, каждый день, — любящий тебя человек. И это тоже не мешало бы ценить. Вот он выходит из душа в клубах пара — радуйся же! Секс не для того, чтобы терпеть, — им надо наслаждаться.

Мы с Лукасом пошли кататься на роликах — это был день, когда я поняла, чего во мне нет. Мы кружили вокруг заброшенной церкви, внутри которой гремела, вся расцвеченная огнями, дискотека. Я села отдохнуть на дальнюю скамейку и стала наблюдать за танцующими девушками — за движением их рук, покачиванием их бедер, сверканием бусинок в их проколотых пупках. Легкость, с которой они двигались, воспринималась настолько естественной, настолько грациозной. Гибкие тела девушек явно находились в своей стихии. Мне так не хватало их телесной пластичности, их мышечной радости. Любопытно, каково это — нести свое тело без страха, что ему могут причинить вред, что его начнут бесстрастно изучать, как отдельный объект? Каково это — ощущать себя такой красивой и при этом такой раскованной?

Раньше я думала, что йогой занимаются люди, исключительно озабоченные уходом за своей кожей и следящие за своей осанкой. Начинала я неуклюже и неуверенно, постоянно вертела головой, пытаясь по другим убедиться, что все выполняю верно, пока инструктор не сказал: «Послушай, никого вообще не волнует, напортачишь ты или нет». Мне нравились те полтора часа, которые я проводила на своем прямоугольном абрикосового цвета коврике — он очерчивал мое пространство на полу и ограждал от внешних раздражителей. Постепенно я научилась не отвлекаться и направлять внимание внутрь, вытягиваясь от кончиков пальцев ног до кончиков пальцев рук. В эти моменты я представляла, как расправляются мои скукоженные клетки.

На стойке регистрации стояла коробка с белыми жетонами. Можно было взять один и положить на свой коврик, что означало: «Меня не трогать». Здорово придумано. Жаль, нельзя наклеить нечто подобное себе на лоб в общественных местах. Сначала я всегда брала такой жетон. Теперь уже нет. Иногда инструктор кладет ладонь мне на спину — уверенность и сила этого прикосновения чуть ли не заставляют меня плакать. Нет, не от страха и не от желания рыдать. Напротив. Я чувствую, как пульсирует мое тело под этой нежной ладонью. Чувствую связь. Словно что-то проходит сквозь тебя и выходит наружу в виде маленькой слезинки. Я научилась полностью погружаться в свое тело, ощущая себя красивой и сильной, это помогает сосредоточиться и осмыслить каждую частичку себя.

Нет никаких причин лишать свое тело любви, красоты, творчества и вдохновения.

Это слова Чопры. А я выписала хранившиеся в моей сенсорной памяти детские воспоминания, чтобы снова пережить те моменты, когда было хорошо и спокойно. Дымится рис, идет дождь — я стою, завернутая в полотенце, рядом с большим камином, на деревянный пол с мокрых ног натекла вода. Запах прогретого солнцем асфальта. По утрам меня умывают холодной водой — на лице остаются капельки. Миска хлопьев — я ем их в полночь. Мне читают книгу — шуршание переворачиваемых страниц. Глухой стук упавшего персика. Запах песка. Обжигающе горячее какао и липкая тянучка тающего в нем маршмеллоу. Ноздреватый мякиш хлеба, пропитанный соусом из свежих помидоров и водки. Таким образом я напоминаю себе, что еще способна чувствовать. Все это вкусовое великолепие высвобождает мое восприятие, я заново учусь принимать этот мир непринужденно и с большой долей терпимости.

Я продолжала бояться темноты, но уже пыталась как-то переосмыслять ее, подгоняя под нормальную жизнь. Я буквально уговаривала себя любоваться чернильными глыбами холмов, прислушиваться, как попыхивает лемонграссовое масло в расставленных соседями ароматизаторах, наблюдать, как пробегают по парку койоты. С сексом я начала с малого: наслаждалась отдельными деталями — хотя бы просто спать рядом друг с другом. Близость и утешение. В этом суть секса. Я задумалась над языком секса. Мне нравилось выражение заниматься любовью. Возбужденные, потные тела сплетаются вместе, распаляются всё больше и больше — и вот, собственно, наступает сама физиологическая близость, а потом… Потом — сверкающие розовые огоньки, парящие над постелью, над вашими телами с мерцающей кожей.

Мне все еще было трудно находиться вне дома, когда рядом ни одного близкого человека. Наконец я все-таки решилась на тест Папаниколау[71] — по названию это больше напоминает наименование какого-нибудь вируса, выявленного в фекалиях пингвинов. Я было собралась написать на бланке регистрации: «Подверглась нападению сексуального характера. Проводить манипуляцию с большой осторожностью», — но для такой записи не хватило бы места. Но если честно, не очень хотелось привлекать к себе внимание. Я решила попробовать сделать так, как поступает обычная женщина, — просто войти в кабинет, а потом просто из него выйти. Я придумала, что забросаю доктора вопросами и таким образом как-то оттяну процесс. Но мои планы разрушила медсестра с конским хвостом, вошедшая в кабинет, чтобы присутствовать на манипуляции. Она пристально следила за мной, и я почувствовала, как во мне поднимается пока безмолвная, но яростная злость: «Ты на что уставилась? Я тебе не музейный экспонат. Оставь меня в покое. Отвали». И опять свело желудок, и опять подступила тошнота. И опять эта лодка на потолке. И тут я слышу: «Готово! Одевайтесь, пожалуйста!»

Врач и медсестра вышли. Я не знаю, сколько времени мой разум бездействовал. Не знаю, сколько времени я пыталась попасть ногами в туфли и просунуть руки в рукава, — все-таки нужно было взять кого-нибудь с собой для элементарной помощи. Взгляд скользит по маленьким голубым звездочкам на больничной рубахе. Заглядывает медсестра с конским хвостом, понимает, что я еще не одета, быстро ойкает, приносит свои извинения и захлопывает за собой дверь. А я не сообразила попросить ее помочь мне. Мне казалось, если я встану, то потеряю сознание. Проходит еще несколько минут, медсестра снова заглядывает и находит меня в том же виде на том же месте. Я спрашиваю, нет ли у нее чего-то сладкого. Она возвращается с порошковым шоколадным напитком, я дрожащей рукой беру стаканчик и быстро выпиваю.