Читать книгу "Ход королевы - Уолтер Тевис"

Лифт находился в дальнем конце коридора. Из-за жары во многих номерах были распахнуты двери и, проходя мимо одной из них, Бет услышала голоса – похоже, спорили несколько мужчин. Поравнявшись с дверным проемом, она бросила туда взгляд – номер, вероятно, был многокомнатный, потому что из коридора была видна большая гостиная. С потолка, отделанного лепниной, свисала хрустальная люстра, под ней стояли два пухлых дивана с зеленой обивкой, на дальней стене висели картины в темных тонах, написанные маслом. Шагнув вперед, Бет заметила в глубине открытую дверь, ведущую в спальню. Вокруг стола, расположенного между креслами и диванами, стояли трое мужчин в рубашках, без пиджаков; на краю стола поблескивали хрустальный графин и три рюмки, а в центре была разложена шахматная доска. Один из мужчин быстро переставлял фигуры, двое других внимательно наблюдали и комментировали. Бет узнала всех троих: наблюдателями оказались Тигран Петросян и Михаил Таль, а фигуры переставлял Василий Боргов. Это были три лучших шахматиста в мире, и, по всей вероятности, они вместе анализировали позицию Боргова в его отложенной партии с Дюамелем.

Однажды в детстве Бет шла по коридору в административном крыле приюта и на секунду остановилась у распахнутой двери кабинета миссис Дирдорфф – раньше эта дверь всегда стояла закрытой. Опасливо заглянув внутрь, девочка увидела директрису и пожилую пару – все трое были увлечены беседой и стояли так близко друг к другу, что их головы почти соприкасались. Бет и не думала, что миссис Дирдорфф способна на такую интимность в отношениях с кем бы то ни было. Мир взрослых открылся ей так внезапно, и это было так странно, что она испытала потрясение. Миссис Дирдорфф тыкала пальцем в лацкан пиджака мужчины, что-то ему выговаривая лицом к лицу, глаза в глаза. Больше эту пожилую пару Бет никогда не видела, не знала, кто они и о чем беседовали с директрисой, но сама сцена навсегда сохранилась в ее памяти. И теперь при виде Боргова, который в своем номере продумывал следующий ход в отложенной партии с помощью Таля и Петросяна, ее охватило точно такое же чувство. Она ощутила себя лишней, неуместной, незначительной – ребенком, случайно заглянувшим в мир взрослых. Сколько можно притворяться? Ей срочно нужна помощь. Бет неуклюже поспешила дальше к лифту, чувствуя себя чудовищно одинокой.

* * *

Толпа у бокового входа в здание, где проходил турнир, заметно подросла. Когда Бет утром выходила из лимузина, люди хором скандировали: «Хармон! Хармон!» – махали ей руками и улыбались. Некоторые пытались к ней прикоснуться, и она нервно отстранялась, заставляя себя улыбаться в ответ. Ночью она спала урывками, часто вскакивала с постели и подбегала к доске, чтобы еще раз обдумать свою позицию в отложенной партии с Лученко, или кружила босиком по комнате, вспоминая Боргова и двух его помощников без пиджаков, с растянутыми узлами галстуков. Эта троица стояла над шахматной доской, как Рузвельт, Черчилль и Сталин над картой заключительного этапа Второй мировой войны. Она, Бет, могла сколько угодно твердить себе, что равна по уровню каждому из русских шахматистов, тем не менее ей казалось, что эти взрослые мужчины в костюмах и тяжелых черных ботинках владеют неким знанием, которого ей не постичь никогда, – и делалось страшно. Она пыталась думать о собственной карьере, о своем стремительном восхождении на главную вершину американского шахматного мира, о том, как она победила Бенни Уоттса, о том, как вынудила сдаться Лаева, ни на секунду не усомнившись в своих действиях во время игры с ним, о том, как, будучи ребенком, нашла ошибку в партии великого Морфи. Но все это выглядело несущественным и тривиальным, после того как она случайно заглянула в мир советского шахматного истеблишмента, в номер, где трое мужчин совещались между собой тихими голосами, изучая позицию на доске с такой уверенностью в собственных силах, какая Бет и не снилась.

Единственным плюсом сегодня утром было то, что ей предстояло играть с Фленту – самым слабым шахматистом на этом турнире. Он уже выбыл из борьбы за первое место, поскольку одну партию проиграл, а в двух согласился на ничью. Только у Бет, Боргова и Лученко на счету не было ни одного поражения и ни одной ничьей. Перед началом партии она выпила чашку чая, и это ее немного успокоило. Более того, оказавшись среди шахматистов, в одном помещении с ними, Бет вдруг почувствовала, как ночные страхи рассеиваются и всё, из-за чего она не могла заснуть, отступает на дальний план. Боргов тоже пил чай, когда она вошла, и, как обычно, не удостоил ее взглядом. Но с чашкой в руке он выглядел не таким уж и страшным, как в ее разыгравшемся ночью воображении, – скорее, глуповатым и скучным. Явился директор турнира, чтобы проводить их на сцену, и, покидая комнату отдыха, Боргов вдруг посмотрел на Бет и приподнял бровь – мол, ну вот, снова-здорово, – и она поймала себя на том, что слегка улыбнулась ему в ответ. Поставив чашку на столик, она тоже встала и последовала за другими участниками турнира.

Бет была в курсе эксцентричной карьеры Жоржи Фленту и помнила наизусть дюжину его партий. Еще до отъезда из Лексингтона она решила, что если ей выпадет играть против него белыми, надо будет применить английское начало. Так она и сделала сейчас, сидя на сцене, – пошла пешкой ферзевого слона на червертую горизонталь. Этот дебют был похож на сицилианскую защиту, только наоборот, и Бет чувствовала себя вполне комфортно.

Она выиграла партию, хотя на это у нее ушло четыре с половиной часа и сама игра оказалась утомительнее и противнее, чем можно было ожидать. Фленту развернул борьбу на двух главных диагоналях и поначалу развивал систему четырех коней, на голову превосходя соперницу в изощренности. Но едва они вступили в миттельшпиль, Бет увидела возможность изменить расстановку сил серией разменов – и немедленно за нее ухватилась. Она постепенно воспряла духом, занявшись не слишком привычным делом – повела пешку по доске, неспешно, методично, и продолжала продвижение вперед, пока не добралась до седьмой горизонтали. Чтобы сбить эту пешку, Фленту пришлось бы расстаться с последней уцелевшей фигурой. В итоге он сдался. На этот раз аплодисменты были громче обычного.

Часы показывали половину третьего. Бет пропустила завтрак и устала до невозможности. Надо было пообедать и немного поспать – она нуждалась в хорошем отдыхе перед продолжением отложенной партии с Лученко.

Пообедала она на скорую руку в ресторане отеля – заказала пирог со шпинатом и местный вариант картошки фри, а когда вернулась в номер в половине четвертого и легла на кровать, оказалось, что о сне придется забыть: откуда-то сверху доносился стук молотка, как будто в комнате над ней рабочие тщительно приколачивали к полу новый ковер. Бет слышала тяжелые шаги, а время от времени раздавался грохот, словно там швыряли на пол с высоты человеческого роста мяч для боулинга. Она пролежала в кровати минут двадцать, но отдохнуть так и не удалось.

К тому часу, как она поужинала и приехала в здание, где находился зрительный зал, Бет чувствовала себя изнуренной, как никогда в жизни. Голова болела, мышцы, не успевшие расслабиться, ныли от долгого сидения за шахматной доской. Уж лучше бы ее днем шарахнули дубиной так, чтобы она вырубилась на несколько часов перед этой встречей с Лученко. Надо было все-таки рискнуть и принять Либриум – туман в голове она пережила бы легче, чем это кошмарное состояние усталости.