Читать книгу "Мифология. Бессмертные истории о богах и героях - Эдит Гамильтон"

Вся ее одежда, руки, лицо были в крови. Тем не менее Клитемнестра держалась невозмутимо и излучала полнейшую уверенность в себе. Она во всеуслышание заявила о содеянном: «Вот он, мой супруг, лежит, / Царь Агамемнон. Этою рукой, гляди, / Я славно совершила дело правое». Кровь мужа на одежде и лице вызывала у нее ликование:

Так, пораженный насмерть, испустил он дух, И с силой кровь из свежей раны брызнула, Дождем горячим, черным оросив меня. И радовалась я, как ливню Зевсову Набухших почек радуется выводок.

Клитемнестра не видела необходимости объяснять или оправдывать свой поступок. Она считала себя не убийцей, а палачом. Она покарала преступника, лишившего жизни собственную дочь.

Кто, как овцу — одну из неоглядных стад Овец прекраснорунных, — дочь, родную дочь, Дитя мое, убил без сожаления Затем лишь только, чтоб фракийский ветер стих?

Рядом с царицей встал ее любовник Эгист, младший сын Фиеста, рожденный уже после жуткого пира. Сам он с Агамемноном не враждовал, но ведь Атрей, зарубивший его братьев и подавший страшное угощение их отцу, уже мертв и недостижим для мести, а значит, за его злодеяния расплачиваться сыну.

Клитемнестра и Эгист должны были знать, как никто другой, что зло нельзя остановить злом. Наглядное доказательство тому — тело убитого ими царя. Однако, торжествуя, они ни на миг не задумались о том, что эта смерть, как и все предыдущие, повлечет за собой все новые и новые. «Нет, не будем, о мой милый, новой крови проливать. / Нет нужды в кровопролитье. Что свершили, то к добру. / Править будем мы с тобой. / И теперь под нашей властью в доме все пойдет на лад», — заверила Клитемнестра Эгиста. Однако чаяния эти были напрасны.

Кроме Ифигении, у Агамемнона и Клитемнестры было еще двое детей — Орест и Электра. Останься Орест во дворце, Эгист наверняка прикончил бы и его, но мальчика предусмотрительно отослали к надежному другу. До убийства девочки Эгист не опустился, однако притеснял ее, как только мог, и Электра жила лишь надеждой на возвращение брата, который поквитается за отца. Как именно? Снова и снова задавалась Электра этим вопросом. Эгист, разумеется, должен умереть, но достаточно ли для отмщения убить только его одного? Он всего-навсего сообщник, вина его велика, но меньше, чем зачинщицы. И что тогда? Будет ли справедливо, если сын покарает мать за убийство его отца? В этих раздумьях Электра проводила свои горькие дни, которые складывались в бесконечные годы, пока Клитемнестра с Эгистом правили страной.

Возмужавший Орест видел весь ужас сложившейся ситуации еще более отчетливо, чем сестра. Долг сына — отомстить за пролитую отцовскую кровь, и этот долг для него превыше всех остальных. Но убийца матери одинаково ненавистен и людям, и богам. Самое священное обязательство требует самого чудовищного преступления. Он хочет сделать так, как велит долг, а вынужден выбирать из двух страшных зол: либо предать отца, либо лишить жизни собственную мать.

Измучившись, он отправился в Дельфы, чтобы оракул разрешил его сомнения. Аполлон явил свою волю четко и ясно:

Убей тех двоих, кто убил. Воздай смертью за смерть. Пролей кровь за старинную кровь[283].

Орест понял, что не сможет избежать тяготеющего над его родом проклятия и должен стать орудием возмездия, хотя тем самым неизбежно погубит себя. Взяв в спутники двоюродного брата Пилада[284], он отправился во дворец, который не видел с раннего детства. Орест с Пиладом выросли вместе и были ближе и роднее самых близких друзей. Электра, не зная об их скором прибытии, тем не менее напряженно ждала, одержимая жаждой возмездия. Вся ее жизнь превратилась в постоянное ожидание брата, который даст ей то единственное, ради чего она терпела страдания и унижения все эти годы.

Совершая у могилы отца возлияние усопшему[285], Электра взмолилась: «Услышь меня, отец мой, пусть счастливая судьба сюда Ореста приведет!»[286] Едва она умолкла, из-за гробницы вышел юноша и, назвав Электру сестрой, в доказательство предъявил сотканный ею плащ, в который она сама его завернула, когда много лет назад провожала из дома. Но Электре не нужны были доказательства. «Твое лицо — точь-в-точь отцовское!» — воскликнула она и принялась горячо выражать ему всю свою накопленную за эти горькие годы невостребованную любовь:

О свет моих очей, ты четверых один Мне заменяешь. Я отцом зову тебя, Тебя люблю, как мать, а настоящую, Родную мать по праву ненавижу я. Ты как сестра мне — ведь сестра заколота, И ты же брат мой верный, повелитель мой.

Но Орест, погруженный в собственные раздумья, сосредоточенный только на том, что ему предстояло совершить, не ответил и даже не дослушал. Прервав сестру на полуслове, он поведал ей о том, что занимало все его мысли, не давая отвлечься ни на что иное, — о страшных словах дельфийского оракула.

Он приказал мне, не боясь опасности, Идти на все. Чудовищными муками… Грозил он мне, коль я убийц родителя Не накажу и смертью не взыщу за смерть. …он говорил мне об Эриниях, Которых шлет на землю кровь убитого, О том, что и во мраке неотступный взор Ослушника находит… Терзает, мучит, гонит плетью медною Сынов и дочерей мертвец поруганный, Им нет у чаши места, возлияния Запретны им. Незримый гнев родительский От алтарей их гонит. Ни пристанища, Ни состраданья горьким не найти нигде, Всем ненавистны, всеми презираемы, Они, зачахнув, жалкий свой кончают век. Как не поверить мне таким вещаниям? Да хоть бы и не верил — надо действовать!

Втроем с Пиладом они договорились обо всем. Юноши под видом гонцов пойдут в город передать правителям, что Орест погиб. Клитемнестру и Эгиста, всегда боявшихся, как бы изгнанник не предпринял что-то против них, это сообщение обрадует, поэтому вестников непременно пригласят во дворец. А там брату и его другу останется полагаться лишь на собственные мечи и на внезапность нападения.