Читать книгу "Звонок за ваш счет. История адвоката, который спасал от смертной казни тех, кому никто не верил - Брайан Стивенсон"

Как-то раз я принял неожиданный звонок. Позвонил посол Швеции в Соединенных Штатах, который сказал мне, что EJI была избрана получателем международной премии Улофа Пальме, присуждаемой за борьбу за права человека. Меня пригласили в Стокгольм для ее получения. Я еще в магистратуре изучал прогрессивный подход Швеции к реабилитации уголовных преступников и давно восхищался тем, насколько шведская система сфокусирована на возвращении людей в русло нормальной жизни. Их наказания были гуманными, лица, ответственные за создание политического курса, воспринимали реабилитацию уголовных преступников очень серьезно. И все это вызвало во мне приятное волнение в связи с присуждением высокой награды и будущей поездкой. Эта премия носит имя всеми любимого премьер-министра, убитого психически больным человеком. И то, что шведы присудили ее адвокатам, представлявшим людей, ожидающих смертной казни, многое говорило о ценностях этой европейской страны. Поездка в Стокгольм планировалась на январь. Шведы за месяц или два до этого прислали съемочную группу, чтобы взять у меня интервью, и ее руководитель захотел также пообщаться с несколькими клиентами. Я договорился о встрече документалистов с Макмиллианом.

– Я могу приехать к тебе ради этого интервью, – сказал я Уолтеру.

– Нет, в этом нет необходимости. Мне же не придется никуда ехать, так что я нормально поговорю с ними. Не стоит тебе тратить время на такую долгую дорогу.

– А в Швецию хочешь съездить? – полушутя спросил я.

– Я не очень-то хорошо представляю, где это. Но если туда долго лететь – то нет, мне это не слишком интересно. Думаю, отныне и впредь я предпочел бы оставаться поближе к земле.

Мы посмеялись. Мне казалось, что у Уолтера все в порядке. Потом он умолк и, прежде чем мы распрощались, задал мне последний вопрос:

– Может быть, приедешь повидаться со мной, когда вернешься оттуда? У меня все нормально, но мы могли бы просто пообщаться.

Это необычная для Уолтера просьба, поэтому я с готовностью согласился:

Я часами беседовал со всевозможными людьми, от матерей-одиночек до нищих детей, нюхавших клей, чтобы на время забыть о голоде и жестокости полицейских.

– Конечно, это будет здорово! Сможем наконец порыбачить, – поддразнил я. Я никогда в жизни не ловил рыбу, и Уолтер считал этот факт таким возмутительным, что не переставал донимать меня вопросами и подтруниванием. Когда мы куда-нибудь вместе ездили, я никогда не заказывал рыбу в ресторанах, и он был убежден, что я не ем рыбы только потому, что ни разу в жизни ее не ловил. Я пытался понять его логику, порой обещал как-нибудь непременно съездить на рыбалку, но мы так и не собрались этого сделать.

Шведы-телевизионщики с энтузиазмом согласились испытать себя в трудном деле – поиске трейлера Макмиллиана в лесных чащах Южной Алабамы. Я объяснил им, как туда добраться. Раньше я всегда был рядом с Уолтером, когда он общался с прессой, но мне казалось, что в этот раз ничего страшного не случится.

– Он не произносит длинных речей. Обычно говорит очень кратко и по существу, – рассказывал я репортерам. – Он отличный малый, но ему нужно задавать хорошие вопросы. И еще, наверное, будет лучше, если вы будете брать у него интервью под открытым небом. Он предпочитает незамкнутые пространства.

Они сочувственно кивали, но моя тревога, казалось, была им непонятна. Я позвонил Уолтеру перед отъездом в Швецию, и он сказал мне, что интервью прошло хорошо, немного меня успокоив.

Стокгольм был прекрасен, несмотря на постоянные снегопады и мороз. Я выступал с речами, присутствовал на нескольких банкетах. Это была недолгая поездка, и все время было холодно, но люди, с которыми я встречался, проявляли необыкновенное дружелюбие и доброту. Я сам удивлялся тому, насколько большое удовлетворение приносил мне их энтузиазм в отношении нашей деятельности. Практически все мои собеседники предлагали поддержку и находили слова ободрения. За пару лет до этого меня пригласили в Бразилию выступать по вопросу о наказаниях и несправедливом обращении с неугодными людьми. Я провел немало времени в местных общинах, в основном в фавелах вокруг Сан-Паулу, где встречался с сотнями людей, живущих в отчаянной нищете, которые буквально жаждали поговорить со мной. Я часами беседовал со всевозможными людьми, от матерей-одиночек до нищих детей, нюхавших клей, чтобы на время забыть о голоде и жестокости полицейских. Кросс-культурное общение с теми, чья история и трудности были так близки моим клиентам в Америке, оказало на меня огромное влияние. В Швеции люди, с которыми я встречался, были такими же заинтересованными и отзывчивыми, несмотря на то, что не ощутили на себе ни воздействия такой глубокой нищеты, ни трудностей столкновения с системой неправедного правосудия. Казалось, жители любого уголка этой страны искренне готовы к контакту, а их сердца наполнены невероятным состраданием.

Организаторы попросили меня выступить в средней школе в предместьях Стокгольма. Кунгсхольмская гимназия – невероятно красивое место Стокгольма, островок, окруженный постройками XVII века. Я, американец, редко выезжавший за пределы Соединенных Штатов, был ослеплен древностью этих зданий и любовался их затейливой архитектурой. Самой школе уже почти сто лет. Меня провели по коридорам к узкой винтовой лестнице с перилами ручной работы, которая вела к огромному, как пещера, актовому залу. В него набились несколько сотен учащихся, дожидавшихся моего выступления. Сводчатый потолок этого огромного зала покрыт тонкой ручной росписью и латинскими изречениями, выведенными изящным шрифтом. Парящие ангелы и трубящие в трубы купидоны танцевали на стенах и потолке. Широкий балкон, на котором тоже стояли учащиеся, казалось, элегантно воспарял прямо к фрескам.

Несмотря на почтенный возраст помещения, акустика в нем идеальная, и во всем этом пространстве ощущаются почти магические баланс и точность. Я вглядывался в лица сотен скандинавских подростков, сидевших в зале, пока ведущий представлял меня. Их заинтересованный вид произвел на меня впечатление. Я говорил около сорока пяти минут, и странно молчаливая и внимательная толпа подростков все это время неотрывно мне внимала. Я знал, что английский – неродной язык для этих детей, и у меня были серьезные сомнения насчет того, будут ли они в состоянии уследить за моей мыслью, но когда я закончил, они разразились бурными аплодисментами. Их реакция, право, ошарашила меня. Они были такими юными, но так живо интересовались бедами моих осужденных клиентов, отделенных от них тысячами миль! Директор школы присоединился ко мне на сцене, чтобы выразить благодарность, и предложил учащимся поблагодарить меня песней. Музыкальная программа этой школы и ученический хор известны по всему миру. Директор попросил участников хора подняться с мест прямо в зрительном зале и спеть какую-нибудь небольшую песню. Около пятидесяти хихикающих детей встали и начали переглядываться.

После минутного замешательства семнадцатилетний парнишка с соломенно-светлыми волосами влез на стул и сказал что-то по-шведски своим товарищам. Те рассмеялись, но тут же посерьезнели. Когда они замерли и затихли, запевала спел одну ноту. У него оказался красивый тенор и абсолютный слух. Затем подросток неторопливо взмахнул руками, подавая этим необыкновенным детям знак начинать. Их голоса отражались от стен и потолка старинного зала и сливались в чудесную гармонию, подобной которой я никогда не слышал. Показав соученикам начало песни, юноша спустился со стула и присоединился к ним в хоровом исполнении мелодии, от которой замирало сердце, причем исполнение это отличалось невероятной внимательностью и точностью. Я не понимал ни слова из шведского текста, но напев вызывал ассоциации с ангельскими хорами. Диссонансы и гармонически неустойчивые созвучия постепенно разрешались в теплые аккорды – это было нечто трансцендентное. С каждой новой строкой звучание нарастало.