Читать книгу "Воспоминание о будущем - Михаил Хазин"

Как уже говорилось, для подавляющей части компаний новой экономики, даже после их раскрутки, входящий поток все равно был больше, чем исходящий, поскольку эти компании не были прибыльными. Для интернет-компаний это сейчас видно непосредственно, для подразделений компаний экономики традиционной это прямо доказать невозможно, но косвенные признаки показывают, что это так. Банкротство корпорации Enron, проблемы с бухгалтерской документацией и многие другие признаки показывают, что колоссальные затраты на внедрение информационных технологий не привели к соответствующим компенсациям в рамках увеличения прибыльности. Приведенные выше исследования показали, что для производительности труда это просто строго доказанное утверждение.

Для новой экономики в целом разрыв между входящими и выходящими потоками все 1990-е годы рос. Что это означает в терминах межотраслевого баланса?

С точки зрения отраслей-смежников, получает прибыль отрасль, для которой не принципиально, делает она заказы или нет. Важно, чтобы финансовый поток с ее стороны непрерывно рос. Именно это и наблюдалось в 1990-е годы, когда со стороны новой экономики и ее работников был непрерывный рост расходов. Как и в предыдущих случаях, этот растущий финансовый поток вызвал колоссальный рост инвестиций в тех отраслях, которые формально к новой экономике отношения не имели. В них формировались новые компании, они развивали производство и сферу соответствующих услуг, нанимали персонал и т. д. Одна из важнейших причин роста американского фондового рынка в 1990-е годы была связана именно с капитализацией этих финансовых потоков, обеспечивающих входящий в новую экономику поток в рамках межотраслевого баланса.

Отметим, что все эти компании смежных отраслей с точки зрения классических экономических принципов были более чем успешными: у них, в отличие от собственно новой экономики, с прибылью все было в порядке. И новая экономика выступила только мультипликатором этого инвестиционного роста.

Но в самой новой экономике дело обстояло совсем не так благостно. Если в приведенной выше в качестве примера химической отрасли для каждой компании уже через несколько лет исходящий поток становился больше входящего, что и обеспечивало возврат инвестиций, то в новой экономике все было иначе. Проблема не только в том, что разрыв между входящими и исходящими потоками непрерывно возрастал, но и объем самой новой экономики достиг такого масштаба, что стало совершенно непонятно, как вообще можно увеличить исходящий поток для обеспечения возврата вложенных денег.

Напомним, что межотраслевой баланс считает только материальные потоки, т. е. входящий поток – это инвестиции в основной капитал. А ведь в новой экономике и затраты, например, на зарплату сотрудников были много выше, чем в среднем по экономике. Иными словами, очень приблизительно описанные выше результаты можно проинтерпретировать примерно так.

Общие инвестиции в новую экономику к концу века составляли в США порядка 30 % в долях ВВП, а ее продажи – на уровне 20 % в долях ВВП. Уже в этой ситуации было совершенно непонятно, как можно было увеличить продажи новой экономики даже не в полтора раза, а на какие-нибудь 12-15 % (в относительном масштабе, разумеется)! Ведь для этого надо было бы либо существенно увеличить расходы потребителей, как частных, так и корпоративных, либо вытеснить каких-либо традиционных производителей.

Первое было практически невозможно, поскольку весь люфт повышения расходов для потребителей был за 90-е годы выбран: норма накопления в США к концу XX в. была отрицательна – граждане тратили примерно на 1 % больше, чем получали. Изменение структуры расходов предприятий также было крайне сомнительным – соответствующие изменения 90-х годов не дали ожидаемых эффектов. А существенное изменение структуры потребления неминуемо вызвало бы серьезные и масштабные проблемы для предприятий традиционных секторов экономики.

И в этой ситуации, как и следовало ожидать, рост продаж новой экономики неожиданно остановился и даже стал постепенно уменьшаться! Скорее всего, это было связано с эффектом насыщения рынков товаром определенного типа. Даже существенный рост инвестиций не мог бы позволить увеличить не столько абсолютный объем продаж соответствующих товаров – а их долю на рынке! Это, разумеется, неминуемо должно уменьшить инвестиционный поток собственно в новую экономику. Как минимум в полтора раза – что означает уменьшение инвестиционного потока как минимум на 10 % в долях ВВП.

То есть соответствующие финансовые потоки, которые через новую экономику получали другие отрасли, прекратят свою существование. А ведь они производили продукцию не только для новой экономики! Они также уменьшают закупки у своих смежников, и дальше по цепочке. Как уже отмечалось, новая экономика была мощнейшим инвестиционным мультипликатором американской экономики, и этот механизм прекратил свое существование (точнее, теперь он будет выступать мультипликатором со знаком «минус»).

Причем беда уже не американской, а всей мировой экономики состоит в том, что никаких других механизмов инвестиционного мультиплицирования за последние двадцать лет не появилось, и пока совершенно непонятно, где они вообще могут возникнуть.

Можно привести аналог подобной ситуации в природе. Вырубка леса в пойме реки приведет к тому, что она высыхает. Хотя общее количество влаги в соответствующем районе не уменьшается, но реки не будет – будет сухое русло, по которому в период дождей несется смывающий все на своем пути поток. И для восстановления биоценоза требуется значительно больше денег, чем было выручено от продажи вырубленного леса. Для экономики это означает, что хотя общее количество денег в ней не изменилось, однако инвестиционный поток прекратил свое существование – никто не хочет вкладывать средства в убыточное производство как в новой экономике, так и в смежных отраслях. Начинается депрессия.

А ведь мы еще не учли тот объем кредитов, который был получен в период инвестиционного бума и которые еще предстоит вернуть. И компании новой экономики, и компании-смежники должны еще более уменьшить для себя входящий поток в связи с тем, что имеющиеся в их распоряжении и все время уменьшающиеся финансовые резервы необходимо во все большем масштабе направлять на возврат взятых в период бума кредитов.

При этом возникает масса специфических и не имеющих прямого отношения к чисто экономическим механизмам эффектов. В качестве примера можно привести чисто российскую ситуацию. Представим себе, что у нас есть производственная цепочка, причем достаточно длинная. Вы лично в ней – на самом конце, собираете из деталей товар непосредственно для граждан. Но в вашей цепочке есть одно слабое звено. Ну например, директор ключевого для вас завода нахватал кредитов, якобы под реструктуризацию, а на самом деле на то, чтобы приватизировать этот завод под себя и купить в рамках реформы электроэнергетики пару-тройку электростанций. Большая часть денег ушла на взятки отдельным чиновникам и руководителям энергетической монополии, часть на успокоение работников завода и местных властей, а на остальное директор купил квартиру в Москве и «600-й» мерседес.

Приватизация (как всегда) прошла успешно, но реформа электроэнергетики остановилась, и вернуть банковские кредиты невозможно. Что вам делать? С точки зрения нормальной экономики – выкупить у банков часть долгов и банкротить завод. В результате можно будет реструктурировать производство и выделить тот цех, который производит жизненно важную для вас продукцию, он будет работать, и все у вас будет хорошо. Альтернатива – забыть про всю цепочку, оборотный капитал и искать что-то новое.