Читать книгу "Ревнивая печаль - Анна Берсенева"

Она сняла пальто, прошла на кухню, села у стола.

…Как я готовила утром завтрак, а он играл на скрипке в кабинете. Какая-то мелодия повторялась и повторялась, и я пыталась вспомнить: что это он играет, такое знакомое? – и не могла вспомнить. А он вышел потом и засмеялся: «Подружка моя, да это же Моцарт, ты слышала сто раз, ну ничего, неважно!» А что Моцарта – я и сейчас не вспомню…

Ушла из кухни, зашла в Аленкину комнату.

…Как он сказал: «Она ведь теперь и моя дочка, правда?»

Захлопнула дверь детской, почти вбежала в спальню, остановилась, прижавшись к стене.

…Как он вдруг включил свет в темноте и сказал: «Посмотрю на тебя, любимая, еще посмотрю…»

Лера сжала голову ладонями, как будто хотела избавиться от этих мыслей, от этих неутихающих слов.

Но она вовсе не хотела от них избавиться! Наоборот, она хотела слышать их снова и снова, она жить без них не могла, без него не могла жить! Не могла жить с этой вечной мыслью, что он навсегда разлюбил ее, что он любит теперь женщину, голос которой даже ее, Леру, заставляет забыть обо всем…

Да она и не смогла бы отвлечься от этих мыслей, даже если бы хотела. Что она могла сделать, чтобы отвлечься, – готовить, стирать? Зачем?

Вдруг Лера вспомнила, что на столе в кабинете осталась папка с газетами и журналами, которые она не успела дочитать. Там все было о Мите, и она почти побежала в кабинет, почти обрадовалась, что нашла наконец то единственное, чем могла сейчас заниматься.

Теперь Лера читала статьи, написанные уже после смерти Елены Васильевны и поэтому сложенные в беспорядке. Даже даты нельзя было определить, если они не были обозначены на газетных листах или если из журнала было вырвано лишь несколько страниц.

Но ей это даже больше нравилось. Лера просматривала статьи и, пропуская музыкальные термины, пыталась догадаться: когда это было с ним? Что он делал тогда, о чем думал, как шла его жизнь? И что происходило в это время с нею?

Газеты были в основном иностранные, и Лера даже англо-русский словарь взяла, чтобы не упустить ничего, хотя вообще-то понимала без словаря. По-немецки она, правда, не читала, поэтому с сожалением откладывала множество статей, написанных во время Митиной жизни в Вене.

Но и по-английски, и по-французски было написано достаточно.

«После триумфа в Лионе, Лондоне, Париже – покорится ли Вена?»

«Гладышев обладает, помимо дирижерского, уникальным талантом оперного режиссера. Он не стремится «оживить» оперное действие за счет внешних эффектов; кажется, что он всего лишь подчиняет сценический рисунок дирижерскому интонированию – но это дает неожиданный, мощный резонанс».

…Перед тем как ехать в «триумфальный» свой Лион, он заехал в Стамбул, где она бегала по лавочкам в поисках дешевых трусов и лифчиков, и нашел ее там, прямо в гостиничном вестибюле. А она даже не поняла, в чем дело: он сказал, что изучает здесь турецкую музыку, и ей в голову не пришло усомниться…

«Холодноватые сердца лондонцев растопил Дон-Жуан! Гладышев добился успеха, «отойдя в тень» и выстроив спектакль в расчете на индивидуальность исполнителя…»

«В «Пиковой даме» Гладышеву удалось уйти от опасного мелодраматизма, так соблазнительно-близко лежащего к выразительности Чайковского. Под сводами «Гранд-Опера» он ушел в другие пределы – трагедии, рока, судьбы – и в них сумел остаться собой, сохранить присущий ему утонченный артистизм. Это поразило взыскательного парижского зрителя, заставив…»

«В его постановке «Аида» наполнила бы не только зал Венской Оперы, но и огромное пространство под открытым небом…»

«Русский дирижер открывает венцам Моцарта».

…Из Вены он прилетел в Москву в тот день, когда ему показалось, что в ее голосе по телефону слышится отчаяние. А это не отчаяние было, а полная безнадежность: она поняла, что Аленку ей не отдадут и что придется ехать к Стасу, другого выхода нет. Митя сидел в машине, руки положив на руль и не трогаясь с места, и нельзя было передать, что звучало в его голосе, когда он спросил: «Почему ты мне хотя бы не сказала, что тебе деньги нужны? Хоть от этого я мог бы тебя избавить…»

В другой статье было написано, что Гладышев шокировал мировую музыкальную общественность, отказавшись занять место главного дирижера Венской Оперы. «При всей беспрецедентности этого предложения, сделанного столь молодому дирижеру…»

Этого Лера вообще не знала, Митя ни разу даже не упомянул об этом! Она взглянула на дату публикации. Как раз накануне его возвращения в Москву, которого он так хотел, о котором говорил ей в Венеции…

«Еще бы ему Ливнево мэр не отдал! – подумала Лера. – А он еще меня дразнил: «Наука убеждать, Цицерон, Демосфен»!»

«Его неожиданное и решительное возвращение в Москву тем более печально для нас, что Гладышев-скрипач и Гладышев-дирижер успел приучить венскую публику к замиранию сердца от своего неповторимого sostenuto, и теперь…»

Это она, кажется, перевела не очень удачно. Как это можно приучить к замиранию сердца? По-русски надо сказать как-то по-другому… Привязать сердце? Тоже не то. Заворожить сердце? Держать сердце в руках? И что такое sostenuto? Какой-то музыкальный термин, которого она не знала…

Это было итальянское слово, но Лера не могла вспомнить его значение. Все-таки забылся язык с тех пор, как она бросила аспирантуру и своего Тинторетто. Но оно засело в мозгу, не давало покоя.

Ей показалось, оно значит что-то важное, что ей необходимо понять…

Лера встала, подошла к полке, где стояли словари. Она сразу заметила итальянский словарь музыкальных терминов, но он стоял высоко, и ей пришлось взобраться на стул, чтобы достать.

Телефон зазвонил, когда она стояла на стуле, открыв словарь на букве S. Она чуть не упала, едва успела ухватиться за книжную полку: ей показалось, что это Митя звонит…

Лера даже не сразу поняла, чей голос звучит в трубке так сбивчиво и взволнованно.

– Лер, ну ты что? – услышала она наконец. – Это же я, Сусанна!

– Ох, Суса, извини… – сказала Лера упавшим голосом. – Я просто… Я что-то…

Едва она оторвалась от всех этих статей, от этих слов о Мите, сердце у нее снова забилось в муке, словно кто-то сжал его раскаленной рукой. Ей было совсем не до того, что говорила Сусанна Азарян…

Но Лера все-таки постаралась сосредоточиться.

– И все на меня! – восклицала Сусанна. – Просто ужас, Лер, ну почему именно я должна за всех? Я же говорила Зоське: какой тебе отпуск летом, ты что, в школе работаешь? У нас же разгар сезона! Но она уперлась, просто на нее не похоже: поеду с Лерой на Майорку, и все!

Только сейчас, услышав это, Лера удивленно подумала: действительно, как это Зоська уехала в августе отдыхать? Ни один сотрудник турфирмы не мог себе этого позволить, и уж никак не директор! Но то, что она услышала дальше, заставило ее забыть об этом.