Читать книгу "Эти опавшие листья - Олдос Хаксли"

– О! Оу! Ох! – звучал голос Грейс Элвер.

Ирэн выскочила из комнаты, чтобы узнать, что случилось. Она обнаружила мисс Элвер лежавшей посреди смятых простыней и корчившейся от боли.

– Что с вами? – спросила Ирэн.

Мисс Элвер непрерывно стонала, поворачивая голову то в одну, то в другую сторону, словно пыталась спрятаться от преследовавших ее болезненных ощущений. Ирэн подбежала к двери спальни тети, постучала и, не услышав ответа, вошла.

– Тетя Лилиан! – позвала она в темноте, а потом громче: – Тетя Лилиан!

Ни звука. Ирэн нащупала на стене кнопку и включила свет. Постель миссис Олдуинкл оказалась нетронута и пуста. Какое-то время Ирэн стояла, разглядывая кровать и обдумывая ситуацию. Из коридора продолжали доноситься непрекращающиеся стоны Грейс Элвер. Эти крики вывели Ирэн из минутного ступора; она повернулась, пересекла коридор и начала стучать в дверь комнаты мистера Кардана.

Глава VII

Фрагменты записей Фрэнсиса Челайфера

В спортивном календаре наиболее интересные события неизменно расписывают на осенние месяцы. Охота весной запрещена. И даже в Италии есть короткий сезон запрета ловли и отстрела певчих птиц, он длится от появления первых соловьев до отлета последней ласточки. Забавы и настоящие развлечения начинаются осенью. Охота на гусей и куропаток – лишь веселая прелюдия. Но действительно великий день – первое октября, когда дают сигнал, что можно устроить массовую бойню пестрых фазанов. Бах! Бах! Двустволки начинают вести свою мелодию в лесах, где уже облетает листва. Потом в общую мелодию гармонично вливается заливистый лай охотничьих псов, и лошади, как это верно описал один латинский поэт, сотрясают грязные поля своими подковами. Охота вносит приятное разнообразие даже в зимнюю пору.

Примерно так же делится на сезоны и год некоторых особ женского пола… Бах! Трах! – первого октября они палят по фазанам. Ату! – это уже через несколько недель начинается охота на лис. А со дня Гая Фокса[34] открывается сезон пожирания мужчин. Но моя хозяйка, подобрав меня на пляже в Марина-ди-Вецца, дошла до точки чуть раньше – когда отстрел фазанов закончился, а время уничтожения мужчин не наступило. Говорят, что лисам даже нравится, когда на них охотятся, но мне это удобное объяснение представляется сомнительным. Впрочем, все проверяется методом проб и ошибок.

Если безответная любовь может считаться одним из мучительных чувств, то быть любимым, не любя, – самое занудное в жизни. Вероятно, ничто иное не помогает лучше понять бессмысленность страсти вообще. Когда человек на глазах других настолько глупеет, то не может вызывать ничего кроме смеха. Самой жертве остается лишь рыдать от горя. Но если ты не выступаешь в роли подобного дурака и не занимаешь позицию стороннего наблюдателя, а делаешься невольным виновником чужой глупости, вот тогда твоей реакцией становятся скука и отвращение, которые и являются нормальным ответом на проявление столь глубоко звериной тупости – а она в данном случае лежит в корне всех зол.

Дважды в своей жизни познал я целительный ужас такой скуки – впервые по своей вине, потому что умолял полюбить себя, хотя сам не любил; а во второй раз – когда имел несчастье быть подобранным на пляже, вялый, как морские водоросли, в промежутке между первым октября и днем Гая Фокса. Оба этих эпизода доставили немало страданий, однако оказались весьма поучительными. Первый, если можно так выразиться, подвел итог горестному курсу обучения, который я прошел под руководством Барбары. Во втором в роли преподавателя выступило тоже провидение, напомнив мне через несколько лет о первом и оставив, по любимому выражению американцев, свой message[35]. Причем провидение проявило необычайное упорство в своих усилиях отрезвить меня. Даже не представляю, как далеко оно было способно в этом зайти.

Бедная мисс Мэссон! Она была очень хорошим секретарем. К концу 1917 года знала все, что можно было узнать о резиновых трубопроводах и касторовом масле. К большому сожалению для нас обоих, провидение избрало именно ее, чтобы показать мне тщательно скрытые и страшные тайны любви. Верно, тогда я сам навлек это на себя. Провидение в первом случае действовало лишь как посредник, оставив меня виноватым во всем случившемся. Признаю это, поскольку мои действия наглядным образом показывают, к каким последствиям, причем ужасным, может привести глупость. Небольшим утешением служит то, что я доказал собственную правоту и мудрость, хотя действовал вопреки ее принципам.

Да, тогда я сам навлек это на себя, потому что сделал первые шаги. Движимый желанием отвлечься, разбудил спящего или по крайней мере хорошо выдрессированного тигра в сердце Дороти Мэссон – просунул трость между прутьев клетки и грубо ткнул наконечником в ребра. И получил то, на что напросился.

Я выглядел тогда как один из героев хулиганских «черных» комиксов Вильгельма Буша.

Острой стрелой он пронзает шкуру толстокожего, а тот, очнувшись, жестоко мстит ему на четырнадцати следующих литографиях.

Мое единственное оправдание в том, что еще свежа была рана, нанесенная мне Барбарой, слишком жива память о случившейся любовной катастрофе, хотя именно это и должно было бы удержать меня от опрометчивых поступков. Однажды ужаленному, мне следовало вести себя осмотрительно. Но в том горестном состоянии, в котором находился после истории с Барбарой, я почему-то решил, что второй укус отвлечет мое внимание от боли первого. Хотя и это не совсем верно; правильнее сказать, что я даже не ожидал, что буду вообще ужален вторично. Я искал легкого развлечения, а вовсе не новых страданий. Впрочем, когда я осознал, насколько серьезной угрожает стать наша связь для Дороти Мэссон, мне стоило бы догадаться, что вскоре она сделается не менее серьезной и для меня, чтобы вовремя дать задний ход. Однако вдохновленному высоким духом отчаянной безответственности, который я стал ценить в наиболее цельных и естественных натурах, мне не захотелось даже задуматься о возможных последствиях, и я продолжил двигаться уже избранным путем. Я нисколько не был влюблен в эту женщину, более того, она не вызывала во мне самых примитивных вожделений. Моим мотивом была печаль с примесью злости и самым смутным ощущением неудовлетворенных мужских аппетитов. Много так называемых романов возникают почти беспричинно. Внутренняя опустошенность и зуд наполнить ее хотя бы чем-то становятся побудительными силами к их возникновению. Чуть позже подключается воображение, и, будьте любезны, – народилась новая любовь. Или предыдущий опыт может вновь вызвать к жизни специфические желания и сделать одного из партнеров необходимым для счастья другого. А в лучшем случае обоих желанными друг для друга. Часто из этого ничего хорошего не получается, и отношения заканчиваются тем же, с чего начались – новой опустошенностью и зудом.

Но происходит и так, как вышло со мной, когда один из партнеров руководствуется лишь смутными шевелениями сладострастия, в то время как другой уже включил воображение и полагает себя по-настоящему влюбленным. Бедняжка Дороти! Когда я целовал ее, у нее в глазах появлялось выражение, какого я не видел больше ни у одного человеческого существа. Это был взгляд собаки, хозяин которой рассердился и уже занес над ней кнут – выражение униженной покорности и страха. Было нечто отталкивающее в том, чтобы видеть такие глаза, наблюдать, как личность в твоих руках низводит себя до состояния испуганной, но бесконечно обожающей тебя собачонки. А в нашем случае особенно, потому что мне-то было совершенно безразлично, в моих руках или чьих-либо еще это с ней происходит. Но стоило ей на мгновение посмотреть на меня своими полными страха глазами, и это уже не оставляло меня равнодушным, а вызывало откровенное отторжение. Вид этих глаз с огромными зрачками, в которых не оставалось ни проблеска разумной человеческой души, а виделись только животная приниженность и испуг, вызывал во мне одновременно чувство вины, злость, отвращение и враждебность.