Читать книгу "Мечта для нас - Тилли Коул"

– Давай же, Бонни, – шептал я.

Пульс не появлялся, и казалось, что кровь леденеет у меня в жилах.

Я продолжал давить и вдувать воздух, как вдруг ко мне кто-то подбежал.

– Позвоните в «Скорую»! – закричал я, не прекращая делать Бонни массаж сердца. Она должна жить. Она не может умереть. – Скажите, что у нее сердечная недостаточность.

Скорее!

Все вокруг словно подернулось туманом. Я двигался как заведенный, а потом кто-то оттащил меня от Бонни. Я отбивался и рвался обратно, затем опомнился.

Над девушкой склонились медики.

– У нее сердечная недостаточность, – выдохнул я, наблюдая, как Бонни поднимают и укладывают на каталку. Я вскочил, помчался следом, запрыгнул в «Скорую» и, замерев, смотрел, как врачи пытаются реанимировать девушку.

Ее рука свесилась с каталки, и я видел только эту безвольную веточку. Всего несколько минут назад эта рука сжимала мою ладонь. Двери «Скорой» начали закрываться, и, подняв глаза, я увидел, что одинокий гребец исчез.

Машина рванулась с места, и все время, пока мы ехали в больницу, я смотрел на руку Бонни. Я позвонил ее родителям. Не помню, что я им сказал. Я бежал за каталкой по больничным коридорам, а доктора и медсестры вились вокруг девушки, как хлопотливые пчелы. Я слышал сигналы аппарата, поддерживавшего жизнь в ее хрупком теле. Слышал стук собственного сердца. Цвета атаковали меня шрапнелью, больно ударяя по сознанию. Эмоции наваливались все сильнее, так что под конец я едва мог вздохнуть. Я стоял у стены, по-прежнему не спуская глаз с руки Бонни, все так же свисавшей с каталки. Мне хотелось ухватиться за эту руку, чтобы Бонни знала: я здесь, жду, что она проснется.

– Нет! – зазвенел у меня над ухом голос миссис Фаррадей. Я повернулся и увидел, что к нам бегут родители и брат Бонни. Мама Бонни рванулась к дочери, но мистер Фаррадей удержал ее за плечи. Истон замер в дверях, взгляд его был прикован к сестре – пугающе спокойный взгляд. Как будто его сестра вовсе не боролась за жизнь.

Маленькое тело Бонни облепили какими-то трубками, подсоединенными к различным аппаратам. И все это время я тонул под напором цветов, звуков, форм и ощущений. Совершенно не хотел испытывать эти чувства.

Я стоял там и смотрел, как девушка, вернувшая мне мое сердце, отчаянно сражается, чтобы спасти собственное. Я стоял там, пока меня не увели. Миссис Фаррадей тянула меня за руку, подталкивала и привела в какую-то комнату. Я часто заморгал: шумы смолкли, и наступила тишина.

В комнату вошел доктор. Я поднял голову и увидел рядом с собой Истона. Бледный как смерть, он смотрел прямо перед собой пустым взглядом. Врач заговорил, но его губы двигались еле-еле, как в замедленном кино. Мой мозг улавливал только отдельные слова: «Реанимация при остановке сердца… последняя стадия… от силы пара недель… нельзя домой… первая в списке… медицинская помощь… аппараты…»

Врач вышел из комнаты. Миссис Фаррадей бросилась мужу на грудь, зарыдала, и у меня перед глазами все стало темно-красным. Мистер Фаррадей протянул руку Истону, тот позволил себя обнять, но не обнял родителей в ответ – просто стоял столбом, все так же пялясь в пространство бессмысленным взглядом.

Бонни умирала.

Бонни умирала.

Я пошатнулся, привалился к стене, и у меня все-таки подкосились ноги. Я рухнул на пол и почувствовал, как меня накрывает оцепенение… Оно не помогло мне справиться с эмоциями, наоборот, на сознание, точно ковровая бомбардировка, обрушились воспоминания: Бонни оседает на дно лодки, хватается за руку, зовет меня по имени…

Я втянул голову в плечи, и слезы, которые я так долго сдерживал, полились ручьем. Я, как чертов идиот, сидел на полу и рыдал, пока меня не обняли за плечи. Уже понимая, что это миссис Фаррадей, я все никак не мог остановиться. Она мать Бонни. Врач только что сказал ей, что ее дочери осталось жить пару недель… и все же я не мог перестать плакать.

Бонни была для меня всем, только она меня понимала.

Я ее люблю.

И вскоре мне предстояло ее потерять.

– С ней все будет хорошо, – шептала мне на ухо миссис Фаррадей, вот только слова ее были темно-синими.

Темно-синий. Гребаный темно-синий.

«С ней все будет хорошо».

Темно-синий.

К тому времени как я зашел в палату, ноги налились свинцом. Ритмичное гудение системы жизнеобеспечения оглушало. Рука миссис Фаррадей сжала мое плечо, и женщина прошла мимо меня, закрыв за собой дверь. Мы остались одни. В палате пахло какими-то химическими препаратами.

Я зажмурился, глубоко вздохнул и снова открыл глаза. Ноги медленно, шажок за шажком понесли меня к кровати, а увидев Бонни, я чуть снова не упал. Девушку окружали трубки и аппараты, глаза были закрыты, и теперь я был лишен их света. Рядом стоял стул, но я отодвинул его и осторожно опустился на край кровати. И наконец-то взял Бонни за руку.

Она была холодной.

Я убрал с ее лица прядь волос, потому что знал: когда я делал так раньше, Бонни это нравилось.

– Привет, Фаррадей, – сказал я. В тишине палаты мой голос прозвучал как пронзительный крик. Я сжал ее ладонь, наклонился – очень осторожно, чтобы не задеть трубки – и поцеловал в лоб. Кожа была холодная как лед. У меня слезы навернулись на глаза. Наклонившись к уху девушки, я проговорил: – Ты дала мне обещание, Фаррадей, и я не дам тебе его нарушить. – Зажмурился. – Я тебя люблю. – На последнем слове мой голос дрогнул. – Я тебя люблю и отказываюсь оставаться в этом мире без тебя. – Я сглотнул. – Борись, малышка. Знаю, твое сердце устало. Ты тоже устала, знаю, но ты должна продолжать бороться. – Я помолчал, собираясь с духом. – Врач сказал, что теперь ты в начале списка, ты получишь сердце. – Разумеется, я знал, что никаких гарантий у нас нет – просто должен был это сказать, больше для себя, чем для нее.

Я посмотрел на грудь Бонни: аппарат заставлял ее подниматься и опускаться в идеальном ритме. Я поцеловал любимую в щеку, потом пересел на стул, не выпуская ее руку. Даже закрыв глаза, я ее не выпустил.

– Сынок?

Кто-то коснулся моего плеча. Я открыл глаза и заморгал: надо мной горел яркий свет. Несколько секунд я пребывал в замешательстве, потом в голове прояснилось. Бонни с закрытыми глазами лежала на кровати, аппарат жизнеобеспечения громко, ритмично гудел. Я взглянул вниз: оказывается, я так и не выпустил руку Бонни.

– Уже поздно, Кромвель. – Мистер Фаррадей кивнул на дочь. – Бонни сейчас в искусственной коме, сынок. Какое-то время она будет спать, по крайней мере несколько дней. Ее тело должно окрепнуть.

Я уставился на милое лицо девушки, бледное, окруженное трубками. Мне хотелось убрать их, но я знал, что лишь они поддерживают жизнь в ее хрупком теле.

– Иди домой, сынок. Поспи, поешь. Ты просидел здесь уже много часов.

– Я не… – хрипло начал я и закашлялся. – Я не хочу уходить.