Читать книгу "В тумане тысячелетия - Александр Красницкий"

— Нигде так долго мы не засиживались, — толковали в стане варягов, — не с пустыми руками мы домой приедем.

Понимал и Рюрик, что задерживаться с возвращением на родину не было смела. Но он во что бы то ни стало хотел оставить приильменскую страну в своих руках.

— Друзья, — говорил он, посоветовавшись с начальниками дружин, — нельзя нам выпустить из рук то, что мы приобрели мечом... Подумайте сами: из Нево по Волхову идут наши ладьи в далёкую Византию, а если мы оставим эту страну, не удержав её в руках своих, то окрепнут роды славянские и не будут пропускать наших дружин за Ильмень.

— Правда, правда, — послышались голоса в ответ на эту речь.

— Вот и должны мы владеть всей этой землёй, чтобы проход к эллинам всегда был нам свободен.

— Но как же это сделать?

— Пусть некоторые из нас с дружинами останутся в землях приильменских, одни в Новгороде, другие — по Ильменю, а третьи пусть собирают дань с племён ближайших. Обложим мы племена и роды славянские данью тяжёлой только для того, чтобы знали они, что есть над ними власть, и не осмеливались бы выйти у нас из повиновения.

— Верно! Обложить их данью! Взять с «носа», как у нас в Скандинавии.

— С «носа» нельзя — где их всех сосчитаешь! Будем брать с «дыму» по шкурке куньей.

Так и было решено.

Впрочем, в этом случае Рюрик действовал не совсем самостоятельно. Главную роль тут играл новгородский посадник Гостомысл. Он-то по большей части и советовал Рюрику обложить приильменских славян данью.

«Пусть на себе узнают, как тяжело ярмо иноплеменника, — думал мудрый посадник, — сдавят, стиснут их варяги, поймут тогда они, что не в них сила, а в одной крепкой власти, которая всеми бы делами правила, всё в порядке держала, от врагов защищала и суд правый творила».

С этим именно расчётом он и уговаривал племянника обложить приильменцев данью.

— Пока всё ещё ничего, — предупредил, однако, Гостомысла Рюрик, — но я знаю своих удальцов, не утерпят они и будут двойную дань собирать, затяготят они роды славянские.

Гостомысл в ответ хитро улыбался.

— В их пользу это будет, — говорил он.

Рюрик верил мудрости Гостомысла и потому не замедлил исполнить его желание, и все славяне, включая весь, мерю и кривичей, были обложены варягами данью.

Он затем оставил завоёванную страну, и в предыдущих главах мы видели, как встретил победителей старый Бела...

Но опасения варяжского вождя всё-таки оправдались...

Лишь только главные силы Скандинавии ушли с Ильменя, оставшиеся вожди дружин почувствовали себя полными хозяевами покорённой страны...

Пока оставался здесь Рюрик, положение побеждённых всё-таки было ещё сносно.

— Гостомысл! Ты раскаиваешься теперь в том, что просил меня наложить дань на славян? — спрашивал Рюрик при прощании.

— Нет, раскаиваться не в чем... Каждая беда — хорошая наука для будущего... Пусть усилится ещё более ярмо рабства над ними, и тогда... тогда я, может быть, умру, добившись для своего народа того, о чём мечтал всю жизнь.

Новгородский посадник с восторгом смотрел на своего племянника. Та привязанность, которой пылало его сердце к сыну, а затем к внуку, целиком перешла на Рюрика. Кроме того, Гостомысл видел в нём избранника судьбы, человека, призванного успокоить раздоры в великой славянской земле.

Он не стал просить Рюрика остаться в родном краю, знал, что сердцем вождь варягов ни на минуту не расстаётся с далёким севером, где ждёт его красавица-невеста Эфанда...

И Рюрик действительно стремился на берега Скандинавии. Одна за другой спешили за Нево варяжские дружины, лишь некоторые остались и принялись хозяйничать в покорённой ими богатой стране.

Тяжело и постыдно было для никогда не знавших над собой ничьего господства славян это иго чужеземцев... Варяги не церемонились с ними. Как и предвидел Рюрик, они не только стали собирать двойную и даже тройную дань с покорённого народа, но и всеми силами старались унизить его нравственное чувство, оскорбить его достоинство, показать, что с тех пор, как нога северных пришельцев ступила на славянскую землю, все славяне стали не свободными, а рабами.

Припомнили приильменские славяне Вадима.

Одни с проклятием произносили его имя, считая его главным виновником всех бед земли родной, другие — видели в нём единственного способного вождя, под начальством которого, может быть, и удалось бы приильменским родам освободиться из-под варяжского гнёта...

— Где он теперь? Отчего его не видно на Ильмене? — вспоминали Вадима те, которые знали, что не погиб он в последней жаркой схватке с врагом. — Куда он скрылся?

— Увёл его старый Мал в дальние страны! Слышали от него, что не то под Киев-городок к полянам ушёл он, не то к хазарам в Атель увёл его Мал...

— Если бы вернулся он, все бы пошли мы за ним, как один человек!.. Прогнали бы за море проклятых чужеземцев, — толковали в приильменских родах, — снова зажили бы прежней жизнью...

Те, кто помнил эту «прежнюю жизнь» приильменских родов, в ответ на эти речи печально покачивали головами...

— Ох, не будет толку, — говорили они. — Снова не станет правды между нами!

Гостомысл, между тем, не дремал. В его хоромах в Новгороде собирались родовые старейшины, велись долгие беседы о том, как поправить дела, как восстановить в блеске и могуществе родную страну приильменскую.

Никогда мудрый новгородский посадник, одряхлевший телом, но юношески бодрый умом, не выражал собеседникам своей заветной мысли о необходимости крепкой единодержавной власти для всех без исключения славянских родов. Знал он, что всегда найдутся среди старейшин поборники прежних, приведших к тяжким бедствиям вольностей, люди, которые ни за что не решились бы даже ради блага своей родины поступиться ими. Зато, не говоря об единой власти прямо, Гостомысл рассказом, побасёнкой, метким словом постоянно втолковывал им свою заветную мысль...

Первая искра — мысль о единодержавной власти, зароненная уже в славянский народ на тех же берегах Ильменя старым Радбором, разгоралась мало-помалу в яркое пламя.

Но время шло...

Гнёт варягов становился всё тяжелее и тяжелее. Изнывали под ним славяне. Всё больше и больше выбирали с них дань пришельцы, били смертным боем непокорных, не разбирая при этом ни правых, ни виноватых.

И вот зашумела, заволновалась, наконец, вся страна приильменская. Годы неволи не пропали для неё без пользы. Нагляделась славянская молодёжь на пришельцев с дальнего севера, их ратное дело изучила, оружие себе научилась ковать по их образцам, обычаи их многие переняла, и вдруг почувствовала земля славянская великие в себе силы.

Проснулся мощный богатырь... Проснулся, потянулся по славянской привычке, глянул кругом и встал.

Встал — на горе врагам.