Читать книгу "Гарем - Патриция Грассо"

— Продолжай, что же ты? — через силу выдавил из себя Халид.

— Я не помню.

Халид рванулся к ней и опять задал хорошую встряску.

— Ты должна вспомнить. Я не смогу спасти твою никчемную жизнь, если не буду знать все досконально.

— Она рассказала, что английские женщины пользуются полной свободой и не прячут за тряпками свои лица, — ответила за Эстер Михрима, стоящая у порога спальни. — Английские женщины делают что хотят и сами выбирают себе мужей.

Халид громко застонал. Все оказывается даже хуже, чем он мог себе вообразить. Аллах, спаси их обоих! И его, и ее жизнь на волоске.

— Вина за все это лежит на Линдар, — сказала Михрима.

Халид с удивлением посмотрел на мать.

— Ты одна из всех оправдываешь эту измену?

— Линдар дала ей покурить опиум, — объяснила Михрима. — Это дурман извергал ложь устами твоей жены.

— Я не лгала, — возразила Эстер. — Елизавета и вправду управляет королевством.

— И англичанки действительно сами выбирают себе мужей? — поинтересовалась не без ехидства Михрима.

— Этого нет, — призналась Эстер. — Кажется, тут я немного преувеличила.

— Забудь все, что я говорил о лжи и о суровом наказании за нее, — обратился к жене Халид. — Теперь мы должны лгать напропалую, чтобы выпутаться из этой скверной истории. От этого зависит жизнь нас обоих. Ты поняла?

Пребывая в страхе, Эстер, разумеется, тотчас кивнула. — Когда мы упадем на колени перед султаном, делай все, что я тебе скажу, и не спорь. Не поднимай ни на кого глаз и, если тебе дорога жизнь, не открывай рта. Я буду говорить за тебя.

Эстер снова кивнула. Боже, ей еще рано умирать. Она так молода и так далеко от дома. Кто будет оплакивать ее безвременную кончину?

— Омар, одевай ее! — приказал Халид.

— Я отправлюсь с вами, — заявила Михрима.

— Ты добьешься только того, что тебя сочтут сообщницей этого преступления.

— Пусть будет так, но я все равно хочу вас сопровождать.

— Нет, я сказал! Я запрещаю. Оставайся здесь и вообще держись от нас подальше.

— Я все еще твоя мать, — жестко напомнила сыну Михрима. — Ты не смеешь мне приказывать. Я поеду с вашим эскортом или без него, но поеду.

— Дуры! — выкрикнул Халид, выскакивая из комнаты. — О аллах, вокруг меня упрямые дуры!

Через два часа вся троица ожидала на ступенях главной приемной Оттоманской империи, когда им позволят предстать перед султаном. Одетая во все черное, Эстер стояла между супругом и свекровью и сотрясалась видимой любому глазу дрожью.

— Султан Селим будет восседать на троне на возвышении, — наставлял ее Халид. — Стоя за его спиной, Мурад будет говорить от имени своего отца. Таков ритуал.

— Не осмеливайся поднимать ни на Селима, ни на Мурада глаза, — вмешалась Михрима. — Понятно?

— Да-д-да… п-понятно… — Зубы Эстер выбивали барабанную дробь.

Халид согревал ее ледяную руку в своей.

— Тебе нечего бояться. Я буду рядом с тобой, и никто не посмеет причинить тебе вред.

— Лжец! — оборвала сына Михрима. — Если Селим сочтет твою жену виновной в измене, то тут же прикажет зашить ее в мешок и…

— Это будет последний приказ в его жизни! О аллах, защити нас! — вскричала Михрима. — Ее безумие передалось тебе. Мой сын — изменник! Что будет с нами?

— Я говорил тебе — оставайся дома! Расширенными глазами Эстер глядела на мужа, изумленная его порывом.

— Ты будешь мстить за мою смерть?

— Да, но постараемся этого избежать. Делай все точно, как я сказал.

Преданность этого мужчины удивила и тронула Эстер. Он, который вначале обращался с ней как с рабыней, готов был теперь убить и быть убитым ради нее. А решилась бы она поступить так же ради него? Хватило бы ей мужества, а главное, чувства, которое она до сих пор еще не могла точно определить.

— Мы пройдем в центр зала, встанем у возвышения, опустимся на колени и коснемся лбом ковра, — продолжал Халид свои наставления. — Не садись, пока Мурад не отдаст распоряжения.

— Я пойду чуть сзади тебя, — сказала Михрима.

— Ты никуда не пойдешь! — рявкнул на нее Халид.

— Я разделю участь своего сына.

— Более глупой матери не было, наверное, ни у кого на свете. Оставайся здесь, или я задушу тебя собственными руками.

— Будь по-твоему, сынок, — притворно смирилась Михрима.

Сыновья угроза никак не испугала Михриму, а только укрепила ее в своих намерениях. Если ситуация окажется хуже некуда, она вбежит в зал, упадет на колени и скажет речь в защиту супружеской пары. А уж если она начнет говорить в присутствии своего царственного братца, то никто не посмеет заткнуть ей рот.

Ага-кизлар вышел из приемной и окинул обвиняемую в государственной измене и ее родственников взглядом, полным высокомерного осуждения. Словом он удостоил лишь племянника своего господина.

— Входи вместе с супругой.

Длинный до бесконечности зал поражал и размерами и роскошной драпировкой стен. В дальнем конце возвышался помост, над ним нависал балкон с ажурными перилами. Богатый ковер устилал пол из драгоценных пород дерева перед самым троном.

— Султан обычно использует этот зал для услад среди своего гарема, ну а так же для некоторых других развлечений, — шепнул Халид жене.

— Сегодняшним развлечением султана буду я? — шепнула Эстер в ответ.

Халид мрачно нахмурился.

Ага-кизлар громко возвестил об их прибытии и приказал предстать перед султаном. Эстер замешкалась. Халид ободряюще сжал ее левую, здоровую руку, и они вместе шагнули вперед.

Большая часть гарема была собрана в зале по султанскому распоряжению, чтобы наблюдать за судилищем. Шаша стояла прямо напротив входа и рискнула сделать пошире щель в покровах, так чтобы был заметен один ее черный, лукавый, сияющий глаз, украшенный синяком. У Нур-Бану была разбита губа. Лица некоторых одалисок тоже носили следы побоев. «Сколько бед натворил мой несдержанный язык!» — подумала Эстер. Из-за каких-то нескольких неосторожных слов пострадали бедные женщины, которые так по-дружески к ней отнеслись. Если она останется жива, простят ли они когда-нибудь ее? Она чувствовала себя глубоко виноватой, и это чувство, помимо страха, сжимало ее сердце.

В центре зала Халид и Эстер упали на колени и прижались лбом к ковру.

— Вы доставлены сюда по обвинению в возбуждении беспорядков и создании неудобств в доме султана Оттоманской империи, — провозгласил Мурад ясным громким голосом.

«Измена и неудобства»! Между этими понятиями огромная разница. Нарочно ли принц Мурад не упомянул о государственной измене? Не знак ли это того, что все может закончиться благополучно? Или в этой стране причинить некоторые неудобства султану равносильно государственной измене?