Читать книгу "В пучине Русской Смуты - Максим Зарезин"

Поляки прекратили сечу и прислали к ним пана Зборовского с клятвенным уверением, что будут невредимы. Многие из них не хотели верить обещанию, не забыв вероломного поступка Поляков с Динаминдским гарнизоном, который, сдавшись на честное слово, был весь истреблен. Они напомнили о том пану Зборовскому: тогда поклялись знатнейшие из Польских вельмож, что пленные не лишатся ни жизни, ни оружия. Немцы решились сдаться. В самом деле, договор был свято соблюдаем: кто хотел служить его величеству, давал присягу; а кто не хотел, удалялся беспрепятственно.

Торжествуя победу, Станислав Жолкевский возвратился к Царево-Займищу и приказал пленным боярам известить Волуева, что все Русское войско рассеяно, а Немцы покорились Сигизмунду. Валуев, переговорив с пленными боярами, сдался со всем отрядом пану Жолкевскому. После того Поляки, Немцы и Русские подступили к Москве и осадили ее с одной стороны. В то же время прибыли из Погорелого капитаны Немецких рот Лавилла и Эберт: соединяясь с войсками его королевского величества, они овладели Иосифовым монастырем и весь отряд, там находившиеся, изрубили до последнего человека; этому отряду, бывшему на стороне Димитрия, поручена была защита Иосифова монастыря паном Сапегою, когда он вывел войско свое на Угру, а сам отправился к королю под Смоленск.

Димитрий, раздраженный таким событием, немедленно приказал побросать в воду всех Немцев, при нем находившихся. «Теперь-то я вижу», говорил он, «что Немцы мне ни сколько не преданы: они служат неверному королю и бьют моих людей, забыв, что во всем мире один я государь христианский. Все они дадут ответ, лишь только бы взойти мне на престол!» Бояре, услышав дьявольское слово, спешили друг за другом бесстыдно оклеветать Немцев, особенно живших в Козельске; последних ненавидели за то, что опасались потерять прекрасные деревни, прежде пожалованные Немцам за верную службу, потом отобранные без всякой вины их, по одному подозрению, и розданные царским советниками князю Григорию Шаховскому, Трубецкому, Рындину, Михаилу Константиновичу Юшкову, Третьякову и другим.

Бояре, день и ночь искавшие средства к погублению Немцев, опасались не без причины: ибо знали невинность честных людей, которые не щадили своей жизни за Димитрия, теряли здоровье, лишились друзей и приятелей. И так, едва разгневанный Димитрий поклялся истребить всех Немцев, в России находившихся, господа сенаторы донесли эму, что мнимые изменники переписывались с Поляками и предлагали его королевскому величеству сдать город Козельск, что сведав о какой либо неудаче войска Дмитриева, они были вне себя от радости, плясали, пели, веселились, между тем, как верные Москвитяне предавались горести. Клевета еще более озлобила Димитрия: он в ту же минуту отправил в Козельск гонца, а в Калуге дал повеление: как скоро приведут Немцев (числом 52), без всякого допроса побросать в Оку.

Приговор верно был бы исполнен, если бы не спас несчастных духовный пастырь их, Мартин Бер, которому готовилась та же участь. Расспрашивая дорогою обреченных на смерть, точно ли писали они к Польскому королю, не получали ль от него писем, или вообще не знают ли за собою какой либо измены против Димитрия, Бер требовал искреннего признания, чтобы легче дать ответ и отвратить беду, обещая никому не сказывать слов их: все Немцы клялись небом в невинности и преданности царю-государю. Пастырь со своей стороны также поклялся, ободрял спутников надеждою на Божье милосердие, говорил, что Всевышний не допустит погубить невинных, что в Его руце сердце царево, что Он внушит государю справедливость и рассеет прахом замыслы врагов высокомерных.

Но как ни старался пастырь одушевить мужеством своих духовных детей, они, большею частью, были неутешны, и многие выдумывали странные средства к своему спасению: жизнь мила, а смерть ужасна! Достигнув Калуги, где находился Димитрий с двором своим, Бер оставил спутников на лугу близь Оки, а сам хотел узнать от духовных дщерей своих, фрейлин царицыных, что было причиною столь ужасного царского гнева? Для того взял с собою капитана Давида Гильбертса, прапорщика Мойтцена и двух Ливонских дворян, переправился чрез реку и вместе с провожатыми пробрался к царициыным фрейлинам. Гофмейстерина изумилась, увидев духовного отца: спрашивала, зачем он оставил несчастных, и со слезами говорила, что никакие просьбы не могут смягчить царского гнева, что всех Немцев ожидает неизбежная смерть. «Да поможет нам Бог!» отвечал Мартин Бер. «Он знает нашу невинность. Если же смерть неизбежна, умрем, по крайней мере, с утешительною мыслью, что погибнем не как преступники, а как истинные христиане, которые всегда подвергаются гонениям, клевете и всяким опасностям. Господь, Отец наш, воздаст в свое время каждому по делам. Я также терплю гонение от Русских, хотя служу не царю, а Богу, никогда не замышлял вредного против его величества и всегда молился за него с духовными детьми своими. Не жалуюсь на его неблагодарность: так всегда награждает мир истинных христиан! Но все прихожане клялись мне царством небесным, что никто из них не знаете никакой вины за собою; мы смело пустились в дорогу, поручив себя благости Всевышнего: если бы совесть нас упрекала, мы без сомнения избрали бы иной путь».

После того пастырь убеждал гофмейстерину и госпож фрейлин рассказать обо всем царице и умолить ее слезами, чтобы она испросила у его величества не помилования изменникам, а пощады людям вовсе невинным. «Доложите государыне», говорил Бер, «что в числе обреченных на смерть есть дети, что вместе с ними погибают духовный отец и многие родственники падших на поле битвы за его величество; что если и сии витязи трехлетней война умрут позорною смертно, во всей России не будете никого их злосчастнее». «Мы просим одного», заключил Бер, «чтобы милосердая царица убедила его величество отделить безвинных от виновных: первые да будут помилованы, а последние да испытают всю тяжесть царского гнева!» Тронутые словами пастора, все фрейлины пошли к царице, упали к ногам ея и так горько плакали, что ни одна ни могла выговорить ни слова. Царица, глядя на них, также заплакала, велела им встать и догадываясь, о чем идет дело, спросила: «Приехали ли Немцы из Козельска?» «Русские выгнали их, не исключая и духовного отца нашего!» отвечали, рыдая, госпожи фрейлины; потом весьма трогательно убеждали царицу помиловать несчастных. «Не плачьте, дети мои!» сказала ея величество. «Царь страшно гневается на всех Немцев: уже отдан приказ утопить их в Оке, как скоро они сюда прибудут; никто не смеете просить о пощаде; но я попытаюсь, не тронется ли он моими слезам, и не успею ли я на этот раз спасти их».

Сказав сие, царица немедленно послала камердинера к лютому Шаховскому, которому поручено было исполнить царскую волю, с приказанием остановить казнь до другого повеления, угрожая смертью в случае ослушания; другого же камердинера послала к царю с просьбою удостоить ее на минуту своим посещением. Царь не хотел видеть своей супруги. «Знаю, чего она хочет!» сказал Димитрий. «Она будет просить за поганых Немцев; напрасный труд! Всех в воду сего же дня, или я не Димитрий! А если она вздумает меня беспокоить, утопить и ее вместе с Немцами!» Такой ответ весьма опечалил царицу. «Бог знает», сказала она, «чем так провинились бедные Немцы!»

Одна фрейлина тотчас побежала к пастору и объявила ему со слезами, что просьба царицы безуспешна. «Да будет воля Божья!» сказал пастор, и в ту же минуту послал дворянина Рейнгольда Энгеланда за Немцами, бывшими на другой стороне Оки, велев им взять церковную утварь, для того, чтобы, вкусив св. Тайн, последовать примеру Христа Спасителя. Ожидая прибытия духовных детей, он молился и пел псалмы, которые сочинил в злополучные минуты. Эти псалмы будут приложены в конце летописи.