Читать книгу "В тени меча. Возникновение ислама и борьба за Арабскую империю - Том Холланд"

Прошло ровно двадцать лет с тех пор, как Неемия на волне народной поддержки попытался восстановить Иерусалимский храм, но его попытки были сразу пресечены. Для евреев Палестины исмаилиты могли показаться более многообещающими агентами избавления, чем персы, – как дикие ослы среди людей, но все же дальними родственниками. И нельзя было забывать о том факте, что пророк – по крайней мере, такое создавалось впечатление – выбрал Моисея образцом для подражания: «Народ мой! Войди в эту Святую землю, которую Бог преднаписал для вас: не возвращайтесь вспять, дабы вам не сделаться опять несчастными»131. И евреи, слыша, как Мухаммед относит этот призыв к их величайшему пророку, первому раввину, человеку, который вывел их из неволи и вернул обратно в Землю обетованную, вполне могли насторожиться. А некоторые могли сделать и большее. Во всяком случае, таково свидетельство конституции Медины. Мухаджирун и местные арабы, судя по всему, были не единственными первыми членами уммы. Среди верующих, наделенных главной ролью в основополагающем документе государства, перечислялись и другие, неожиданные поклонники пророка – евреи.

Поздние мусульманские историки, явно сбитые этим с толку, объясняли, что речь идет о членах трех еврейских кланов, якобы местных жителях Медины, которые сначала поддержали пророка, потом стали слишком беспокойными и были либо изгнаны, либо убиты. Однако целый ряд серьезных трудностей не позволяет принять эту традицию как правдивую. И дело не просто в том, что три еврейских клана, о которых упоминают эти историки, не фигурируют в конституции Медины. Существует и другая, уже знакомая проблема: наши единственные источники, описывающие уничтожение евреев, являются подозрительно поздними. И даже не только это: они датированы расцветом мусульманского величия, то есть периодом, когда авторы оказывались заинтересованными в придумывании санкции пророка для быстрого уничтожения заносчивых неверных132. Если так оно и было, и целые общины евреев изгонялись исмаилитами в пустыню или безжалостно уничтожались, то почему никто из современников этого не заметил? Такая ситуация – в то время когда евреи, как и христиане, знали о пропагандистской ценности мученичества – представляется странной, причем в высшей степени, пожалуй, даже неправдоподобной. Все же вероятнее, что договор, записанный в конституции Медины, между мухаджирун и смешанными отрядами еврейских воинов, устоял и в конечном итоге завершился покорением Палестины. Христиане, когда они признавали своих старых врагов учителями Мухаммеда, несомненно, впадали в привычную паранойю, но, возможно, все же в меньшей степени, чем когда обвиняли сынов Израиля в объединении с арабами для создания большой армии133. Пусть презрение евреев к исмаилитам было освещено веками, оно все же не являлось столь свирепым, как их ненависть к римлянам. «Не бойся, сын человеческий, – якобы успокаивал нервного раввина ангел. – Всевышний приводит царство Исмаила в порядок, чтобы освободить вас от грешников»134.

В начале исмаилитской оккупации, когда люди еще были дезориентированы, такое заверение могло показаться убедительным. В конце концов, как еще можно трактовать унижение Ираклия, если не освобождением, уготованным Богом? И неудивительно, что после спасения евреев от опасности насильственного крещения у них проявился неподдельный энтузиазм к новому порядку. Ведь Иерусалимом, вечной мечтой евреев, римляне владели вместе с остальной Святой землей. Арабы в любопытном припадке антикварианизма стали называть Иерусалим Илия – по его старому языческому названию Аэлия Капитолина – и довольно быстро поставили на нем свое клеймо. К ужасу христиан, древний запрет на вход евреев в священную часть города, введенный еще во время расцвета языческой империи и возобновленный Ираклием, был отменен. Начались работы по уборке камней и мусора с самого священного для евреев места – с Храмовой горы. Тогда неудивительно, что Омар, второй царь, происходивший от Исмаила, с придыханием превозносился раввинами как «возлюбленный Израиля»135. Работы продолжались. Сначала выровняли фундамент, затем разобрали Капитолион – храм Юпитера. Уже тогда некоторые евреи позволили себе мечтать о восстановлении Храма. Для них не было более заманчивой перспективы. С восстановлением Храма обязательно появится новый Израиль! После поражения Сергиуса у Газы снова активизировались слухи о неминуемом пришествии Мессии.

Время показало, что оснований для оптимизма не было никаких, – евреев снова ждало разочарование. Храм не восстановили, да и Мессия не появился вслед за исмаилитским пророком. Тем не менее в нервных мечтаниях евреев было нечто большее, чем просто принятие желаемого за действительное. Те, кто чувствовали у исмаилитов особое отношение к Святой земле, не ошибались. Если Джабия и Хира оказались первыми стратегическими целями завоевателей, то Палестина стала для них наградой, превосходившей земные соображения. И хотя для них было вовсе не сложно перейти незащищенную границу и вторгнуться в то место, которое пророк назвал Святой землей, простота доступа не играла определяющей роли. Бог обещал Палестину потомкам Авраама – так и случилось. Вряд ли стоит удивляться тому, что сразу после этого завоевания мухаджирун, так же как и евреи, увлеклись самыми дикими догадками. Иногда их невозможно было различить. В связи с процессами образования разломов и трещин, свойственных времени, старые понятия быстро искажались. Когда евреи, восхваляя Омара за изгнание римлян из Иерусалима и расчистку Храмовой горы, назвали его Мессией, некоторые представители мухаджирун и не думали с презрением отвергнуть эту идею. Вместо этого они ее с восторгом приветствовали. Омар, объявили они, считается al-Faruq – Спасителем136. Вероятно, Храмовая гора действительно обладала неограниченными возможностями, раз уж сумела убедить арабов разделить фантазии евреев.

Возможно, если бы мухаджирун довольствовались завоеванием Святой земли и не задумали расширять свои горизонты, их вера в конце концов могла трансформироваться в нечто воистину мессианское – сплав еврейских верований и откровений пророка, затуманенный тенью Иерусалима. Однако уже в начале работ по очистке Храмовой горы стало ясно: Палестина, хотя и, безусловно, была желанной наградой, слишком мала, чтобы удовлетворить растущие амбиции завоевателей. Какую ценность в конечном счете имеет Святая земля, когда Бог даровал Мухаммеду больше? Вопрос, несомненно, мог поставить в тупик самих завоевателей. В откровениях пророка определенно нет ничего относительно будущего господства над миром. Сам Мухаммед, когда сообщил о заверении Бога устроить мухаджирун в «прекрасных жилищах», казалось, считал само собой разумеющимся, что речь идет о том самом жилище, которое они унаследовали от Авраама137. Иными словами, пределы его амбиций – Аравия и Палестина. Однако и то и другое оказалось лишь ступеньками, как и в свое время Сирия и Ирак. Плодородный полумесяц, конечно, был сказочным призом, о котором не могли и мечтать предыдущие поколения арабов, но и он в итоге лишь разжег аппетит мухаджирун – им захотелось большего. Перед ними лежал весь мир, и Бог, судя по всему, предлагал им взять его.

И в 630 г. небольшой военный отряд арабов, следуя по дороге, ведущей к югу от Газы, пришел в Египет. Житница Константинополя, самая ценная из всех территорий, освобожденных Ираклием от персидской оккупации, эта провинция находилась под имперским управлением десятилетие – впрочем, не совсем так. Очередной приход римской администрации сопровождался возвращением в эту монофизитскую провинцию халкедонского патриарха. Ираклий, не менее чем Юстиниан желавший обеспечить единство церкви, спонсировал программу запугивания. Упрямые копты в ответ пользовались любой возможностью, чтобы представить себя мучениками. Брат патриарха-монофизита, к примеру, несмотря на страшные пытки огнем, не поддался халкедонцам, и они, отказавшись от попытки его обратить, бросили несчастного в море. По крайней мере, такая история сохранилась в документах. Многие монофизиты распространяли подобные слухи и искренне верили в них – волна враждебности Константинополю становилась все шире и выше и в конце концов оказалась роковой для имперского правления. Истощившиеся силы Римской империи, самоуверенность арабов и намеренный нейтралитет подавляющего большинства местного населения – все это помогло «переселенцам» получить самый прекрасный приз. В сентябре 642 г., после окончания 11-месячного перемирия и полной эвакуации из провинции сил римлян, новые хозяева вошли в Александрию. Виновником катастрофы, как заявил епископ, был только император Ираклий и его палачи138. Если так, Бог взыскал высокую цену. Суда с зерном перестали ходить из Александрии в Константинополь.