Читать книгу "Из любви к искусству - Андрей Воронин"

Засевший в кустах с пистолетом «Макаров» Самсон не ожидал такого поворота событий. Ему никогда не приходилось слышать о жертве, которая очертя голову бросалась бы прямо на пистолет киллера. Самсон хорошо помнил, как Дорогин умеет работать руками на ближней дистанции. Он понял, что начинают сбываться самые плохие его предчувствия, и запаниковал.

Он дико заорал, чтобы заглушить собственный страх, и бросился навстречу Дорогину. На бегу он еще дважды выпалил из пистолета почти в упор и оба раза промазал – второй раз из-за того, что споткнулся о какой-то корень. Корень сидел в земле крепко и не подался даже на миллиметр. Самсона швырнуло головой вперед, и он понял, что сейчас произойдет, за секунду до того, как кулак Дорогина соприкоснулся с его переносицей.

Свалив стрелка, Дорогин остановился, схватившись рукой за какую-то ветку. Со всех сторон с громким шелестом сыпались потревоженные листья, цеплялись за одежду, застревали в волосах. Муму тряхнул головой, и в это время затаившийся в путанице густых ветвей Борис коротко и неумело ткнул его в бок своим страшным ножом.

Острое, как бритва, лезвие, которым никогда не точили карандаши и не резали замороженное мясо, беззвучно проникло сквозь одежду, рассекло кожу и, впиваясь в кость, скользнуло вдоль ребер. Это прикосновение напоминало ледяной ожог, но на смену холоду тут же пришел жар. Дорогин резко обернулся и успел перехватить руку Бориса прежде, чем нож вонзился ему в живот.

Борис рванулся, но это было равносильно попытке разжать стальные тиски. Они тяжело топтались в густом подлеске, хрустя сухими ветвями, осыпаемые водопадами шуршащих серовато-желтых листьев. Дорогин видел перекошенное лицо противника, его расширенные глаза, слышал его тяжелое дыхание. Перед глазами маячило блестящее лезвие, запачканное кровью, правый бок жгло, и горячая влага стекала по нему вниз, скапливаясь у пояса джинсов. Направленный в темнеющее небо кончик ножа дрогнул и начал медленно клониться в сторону Бориса. Глаза бандита распахнулись еще шире: он понял, что проигрывает схватку. Лишь теперь до него дошло, что это была не игра, а именно схватка не на жизнь, а на смерть.

– Убью пидора! – прохрипел он.

Усилие, которое потребовалось ему, чтобы произнести эту бессмысленную угрозу, оказалось решающим. Сломив остатки сопротивления, Дорогин завладел ножом и нанес Борису короткий и страшный удар под нижнюю челюсть. Блестящее лезвие вошло в гортань по самую рукоятку, и темневшая на нем кровь Дорогина смешалась с кровью Бориса.

Муму отступил в сторону, одновременно опустив руку с ножом. Тело Бориса соскользнуло с лезвия и, с тяжелым треском ломая кусты, опустилось на землю. Светлый ковер листвы под ногами мгновенно покраснел.

– Тварь, – выдохнул Муму, переводя дыхание.

Он услышал шорох и без раздумий метнул тяжелый нож. Послышался неприятный плотный хруст. Дорогин увидел в двух шагах от себя Самсона, который стоял на коленях, все еще держа в вытянутой руке пистолет. Наведенное в грудь Муму дуло «Макарова» дрогнуло, когда Самсон, опустив голову, тупо уставился на торчавший из-под его грудины охотничий нож Бориса. Рука с пистолетом по дуге ушла в сторону. Изо рта Самсона толчком выплеснулась темная кровь. Он успел еще раз выстрелить куда-то в лес и упал лицом вниз, загнав нож еще глубже. Дорогин отвел глаза, увидев торчащий из его спины кончик длинного лезвия.

Он оглянулся, не понимая, почему водитель «мазды» до сих пор не набросился на него сзади. Откровенно говоря, он совсем забыл об этом мерзавце с его шлангом. Это была очень опасная забывчивость, но, посмотрев на дорогу, Муму понял, чем она вызвана: «мазда» исчезла без следа. Видимо, ее водитель служил лишь приманкой и предпочел унести ноги от греха подальше, как только понял, что дело оборачивается неожиданной стороной. Теперь Дорогин вспомнил, что за секунду до того, как Борис произнес историческую фразу, стоившую ему жизни, с шоссе как будто долетел шум автомобильного двигателя. Борис стоял лицом к дороге, так что его слова скорее всего были адресованы не Муму, а водителю.

– Тварь, – повторил Дорогин и, тяжело пробираясь через кустарник, пошел к своей машине.

Он выбрался на асфальт, зажимая ладонью широкую рану в правом боку, захлопнул багажник, оставив на нем кровавый отпечаток ладони, сел за руль и, мучительно изогнувшись, ухитрился вставить ключ в замок зажигания. Ему удалось завести машину, хотя перед глазами все гуще плавали черные пятна. Чтобы включить передачу, нужно было отнять правую руку от ставшего холодным и скользким бока. Он сделал это стиснув зубы, и тут темнота, словно только того и дожидалась, набросилась на него со всех сторон и целиком затопила мозг.

* * *

Тамара вышла из палаты, держась очень прямо. С того момента, как Дорогин пришел в себя и увидел ее у своей постели, она не произнесла ни слова – во всяком случае, ни одного слова, обращенного к нему лично. Проводив Тамару взглядом, Сергей вздохнул: похоже, они поменялись ролями, и теперь глухонемую изображала она. Да, дела, подумал он с неловкостью. А что я сделал-то?

Он сел в постели и пощупал бок. Бок был туго забинтован и тупо ныл под повязкой. Муму припомнил подробности недавнего сражения и поморщился: все вышло как-то очень второпях, неожиданно и бестолково. Хуже всего было то, что он так и не узнал, на кого работали и чего добивались те двое. Ниточка, которая была ему так нужна, сама далась ему в руки, а он взял и оборвал ее, даже не успев подумать, стоит ли это делать.

Дверь палаты снова открылась. Муму придал лицу выражение дурашливой виноватости, но в следующее мгновение ему сделалось не до шуток: вместо Тамары в палате появился полковник Терехов, из-за плеча которого выглядывал еще какой-то невзрачный и смутно знакомый тип в штатском. «Круглое, – вспомнил Дорогин. – Майор Круглов. Тот самый, который не захотел давать интервью Белкиной и подсунул ей вместо себя Перельмана. Он так спешил повязать этих школьников… Теперь небось локти кусает. Он кусает локти, Терехов кусает его, а сейчас они вдвоем начнут кусать меня…»

Кулек с апельсинами, который с торжественным видом положил на тумбочку полковник, ни на секунду не ввел Дорогина в заблуждение.

– Допрыгался? – вместо приветствия холодно осведомился полковник. – Врач сказал, что, если бы тебя подобрали часом позже, ты был бы уже трупом.

– Бывает, – осторожно сказал Муму.

Майор Круглов скромно прошел к окну и примостился на табуреточке. Он достал сигареты, сунул одну в зубы, но тут же, спохватившись, смущенно вынул ее изо рта и начал заталкивать обратно в пачку.

– Курите, курите, майор, – сказал ему Дорогин. – Какой смысл иметь блат в больнице, если не можешь нарушать режим? И мне дайте, а то не допросишься…

Круглов подошел к постели, угостил его сигаретой и щелкнул зажигалкой. Он продолжал молчать, предоставив, по всей видимости, право разбираться в ситуации полковнику Терехову. Дорогин с удовольствием затянулся дымом и с несколько преувеличенной доброжелательностью уставился на полковника. Его немного беспокоило присутствие в палате Круглова. Оно означало, что милиции каким-то образом стало известно о его участии в поисках исчезнувшего сервиза. Дорогину вспомнился вычитанный в каком-то американском детективе афоризм, гласивший, что страшны не улики, а их неверная интерпретация. «Ну давай, – думал он, улыбаясь полковнику. – Чего тянешь? Начинай интерпретировать, черт бы тебя подрал…»