Читать книгу "Как я стал знаменитым, худым, богатым, счастливым собой - Эрик Вейнер"

Рой лечит многих пациентов, но он никогда не встречался ни с одним из них. Он делает рентгеннограммы для больницы в Соединенных Штатах.

Хорошо, таким образом, есть медицинское объяснение для того головокружения, что я испытал. Это делает его менее реальным?

— Это духовный педикюр, — объясняет кто-то другой. — Вы чувствуете себя лучше на некоторое время, но ничего не изменилось.

— Святые люди должны отречься, — говорит Вики. — В конечном счете речь идет об отрицании и отречении.

Я ретранслирую этой группе скептиков, как Гуру-Джи точно предсказал пышный зеленый ашрам на каменистой и бесплодной почве, но эксперты говорят, что ничто не могло там вырасти. Классический миф о гуру, говорит кто-то. Они всегда объявляют, что будут строить что-то или выращивать, хотя эксперты говорят, что это невозможно. Эти откровения всегда происходят задним числом. В них верят, но нет никаких записей о них, поэтому они не могут быть доказаны или опровергнуты.

— Почему люди не могут просто сидеть и медитировать спокойно? — говорит кто-то другой.

— Это слишком скучно, — говорит Вики.

— Можете ли вы быть собой и мошенником одновременно? — спрашиваю я.

— Конечно, — говорит Суреш. — Это же Индия.

— Все в Индии правда, и его противоположность верна также, — кто-то говорит.

Моя голова кружится. Я чувствую, как моя голова вот-вот взорвется. Суреш, почувствовав мое беспокойство, предлагает мне кофе, но я сохраняю свой целибат. Я уже пережил кофейный детокс. Я хочу знать, сколько времени я могу продержаться.

Разговор скачет от мелочей до глубины и обратно. Я получаю духовным хлыстом снова и снова. Сансара. Это восточная вера, что мы рождаемся снова и снова, пока мы не достигнем просветления. Тогда мы освобождены и не возвращаемся на эту землю.

— Лично я не против возвращаться как собака или дерево, — говорит Вики. — Я не спешу улететь с этой планеты.

— Где-то во Вселенной, кто-то получил кусочек времени. Это мы, люди, и это наша частичка времени, — говорит Суреш загадочно.

Короткий всплеск оптимизма Вики рассеялся, и он опять жалуется:

— Вы знаете, какой лучший бизнес в этой стране? Религия. Это очень цинично, — говорит Вики, не оставляя места для сомнений.

— Если у меня есть проблема, я иду к своему лучшему другу, не к гуру. Они дают мятные конфетки, эти гуру. Я не думаю, что есть такая вещь, как настоящий садху. Они все поддельные.

Кто-то выходит. Кто-то входит. В Индии в доме каждого человека есть свой замок. Он, впрочем, довольно пористый, и пропускает сквозь себя многих. В моей квартире в Дели постоянно проходило все человечество: слесари, электрики, мальчики по вызову, святые люди, правительственные клерки, водители такси. Это может очень раздражать. Иногда вы просто хотите ходить по дому нижнем белье и чтобы вам никто не досаждал. Эта бесконечная река человечества однако также означает, что вы никогда не одиноки в Индии.

На Шанти-роуд, 1, разговор извивается, как Ганг, болтаясь от одного предмета к другому, без различимого рисунка.

Одна повторяющаяся тема — это изменения, которые происходят в Бангалоре.

— Мы стали, как сычи, — говорит Вики. — Люди не спят всю ночь, работая или развлекаясь. Почему все бегают в такой спешке? И трафик сумасшедший.

— Не забывайте про мобильные телефоны, — говорит кто-то.

— Он есть у всех, — говорит Вики тем тоном, каким он мог бы сказать «у все есть туберкулез».

— У вас есть, Вики? — спрашиваю я.

— Да, есть, — говорит он, застенчиво, доставая блестящую новую модель из кармана. — Но я рычу и огрызаюсь на него. У меня правильное отношение.

Он делает рычащее выражение лица.

— Эти люди, как чернорабочие, выгорают в тридцать, тридцать пять, — кто-то говорит. — Они просыпаются однажды и понимают, что жизнь прошла мимо них.

Я пытаюсь выяснить, действительно ли это проблема или просто кислый виноград, как тут приходит Эмма.

Она понимается вверх по лестнице с двумя огромными чемоданами. Полет из Лондона был кошмарным. Она путешествовала в течение двадцати четырех часов. Нет, она не нуждается в сне, она нуждается в сигаретах и кофе, и Суреш быстро находит и то, и другое.

Эмма — гедонистический беженец первого порядка. Когда ей было пять лет, она восхищалась женщинами в сари в лондонских ресторанах. Одним из первых слов, которые произнесла, была «Индия».

Она, наконец, отправилась в Индию в возрасте двадцати пяти лет. Она прилетела в Дели и прыгнула в такси, погружаясь в сумасшествие, которое представляет собой индийская улица. Большинство людей это приводит в замешательство и ужас, но не Эмму. Она сидела на заднем сидении кабины и почувствовал глубокое чувство покоя, парящее над ней. Может быть, она плакала, может, и нет. Она не может вспомнить.

Одну вещь, впрочем, она знала наверняка: она была дома.

Зарядившись кофеином и никотином, Эмма шлепается на стул и присоединяется к разговору.

— Что ты так любишь в Индии? — спрашиваю я.

— Я люблю звук рожка рикши, женщин с горшками на голове, крики уличных зазывал, колокола в храмах. Я люблю индийский акцент. Можно бесконечно перечислять, на самом деле. Я люблю все.

Я не могу не заметить, что большинство вещей, которые она перечислила — слуховые. Индия — это праздник для ушей. Может быть, это изменится, поскольку Индия становится богаче, потому что нет ничего более смертоносного, чем унылый звук процветания. Глухой гул кондиционера или щелчки клавиатуры просто не могут конкурировать с мелодичными зазываниями лоточников на рынке под открытым небом или ритмикой клацания швейных машин. Даже третий Всемирный трафик с его симфонией рожков и колоколов глушит монотонный свист современного шоссе.

Эмма живет в Бангалоре. Отсюда она и знает Суреша и всех остальных. Теперь она вернулась в Лондон, но все же часто приезжает в Индию. Круг индийской географии замыкается. Они говорят о людях, которых они знают, соединении, степенях разделения. Миллиард душ в Индии, и жители Шанти-роуд, 1, кажется, знают всех.

Эта страна представляет собой цепочку бесконечно пересекающихся окружностей. Эмма открывает свои чемоданы, и я с трудом могу поверить своим глазам. Внутри находятся десятки и десятки мешков, каждый из которых аккуратно завернуты в пластик. Эмма делает сумки. Она создает их в своей студии в Лондоне, а продает в Гонконге, и здесь, в Бангалоре. Я говорю ей о моей сумочной наркомании, и ее глаза загораются. Это вид дилера, который только что был представлен к пользователю.

Я прошу Эмму проанализировать мою сумкозависимость. Как вы помните, у меня есть больше мешков, чем у большинства людей, больше, чем большинство профессионалов психического здоровья сочли бы нормальным. «Хм», — говорит она, как психоаналитик, которому показали особенно сложный случай.