Читать книгу "Очерки Петербургской мифологии, или Мы и городской фольклор - Наум Синдаловский"

Но главное, Пушкин к моменту описываемых событий был уже женат. Скандал ему вряд ли был нужен. Да и Дарья Федоровна, по общему мнению петербургского большого света, отличалась исключительной нравственной чистотой, и, если бы не эта злосчастная легенда, которая, повторимся, появилась более чем через два десятилетия после предполагаемого свидания, ее репутация так и осталась бы безупречной и незапятнанной никакими слухами и сплетнями.

Известная доля лицемерия во всем этом все же была. Пушкин и после женитьбы в святого не превратился. Известна легенда о его отношениях с сестрой Натальи Николаевны Александрой, или Александриной, как ее называли в семье. В Петербурге судачили о странной совместной жизни сестер Натальи Николаевны в доме Пушкина. С тех пор как Александра и Екатерина поселились в его доме, злые языки называли поэта «Троеженцем». Даже любимая сестра Пушкина Ольга Сергеевна Павлищева не отказала себе в ядовитом замечании на этот счет. Вот что она пишет в одном из писем: «Александр представил меня своим женам: теперь у него целых три».

Особенно беспощадной молва оказалась к средней из сестер Гончаровых – Александрине. Сохранилась интригующая легенда о ее шейном крестике, найденном будто бы камердинером в постели Пушкина. Впоследствии это удивительным образом совпало с преданием о некой цепочке, которую умирающий Пушкин отдал княгине Вяземской с просьбой передать ее от его имени Александре Николаевне. Княгиня будто бы исполнила просьбу умирающего и была «очень изумлена тем, что Александра Николаевна, принимая этот загробный подарок, вся вспыхнула». Если верить рассказам современников поэта, записанным, правда, гораздо позже, Александра Николаевна была заочно влюблена в Пушкина еще до его женитьбы на Наталье Николаевне, будучи скромной затворницей в калужской глуши, она знала наизусть все стихи своего будущего зятя.

Иерархический принцип свободной любви, как ни странно, соблюдался даже доступными женщинами. Характерна в этом смысле легенда о богатом петербургском купце Василии Александрове. Выпускник Петербургского коммерческого училища и Александровского кадетского корпуса, купец 1-й гильдии, наследственный владелец Петербургского центрального рынка на Каменноостровском проспекте и увеселительного сада «Аквариум» там же стал героем петербургского городского фольклора по обстоятельствам столь же интимным, сколь и курьезным. В Петербурге об этом говорили чуть ли не все первое десятилетие XX века. Купец Александров без памяти влюбился в баронессу, проживавшую в доме на углу Каменноостровского и Кронверкского проспектов. Согласно легенде, высокородная дама охотно и не без удовольствия принимала ухаживания молодого человека и даже подавала ему некоторую надежду. Но только некоторую. Едва доходило до дела, баронесса, будто бы, вдруг вспоминая свое происхождение, превращалась в высокомерную и неприступную институтку и – ни в какую. Ты, говорит, мужик, а я баронесса. И весь разговор. Ручку – пожалуйста, а дальше… Нет, и все тут. Хоть тресни.

Самое удивительное, не был Александров каким-то лабазным купчишкой. Он был довольно хорошо образован, прекрасно одет, владел современным автомобилем, не раз бывал в Европе. Да и сама баронесса, о чем был хорошо осведомлен гордый Александров, не была такой уж неприступной. И он решил отомстить.

Жила баронесса в доме напротив Александровского парка, недалеко от Народного дома Николая II. Василий Георгиевич обратился в Городскую думу с предложением построить на свои деньги, «радея о народном здоровье», общественный туалет. Отцы города, понятно, с благодарностью приняли предложение купца. Вскоре на углу Кронверкского и Каменноостровского проспектов, прямо напротив окон отвергнувшей его женщины, «неприступной для удачливых выходцев из простого народа», вырос туалет. На беду ничего не подозревавшей женщины, это была точная миниатюрная копия ее загородной виллы, с башенками, шпилями, узорной кладкой, словно таинственный сказочный замок. Смотри, как любой житель города бесплатно пользуется твоим гостеприимством.

Этот удивительный туалет, овеянный романтической легендой, еще несколько десятилетий назад можно было увидеть. Ленинградцы о нем помнят. Его построили по проекту архитектора А.И. Зазерского в 1906 году и разобрали в 1960-х годах, в связи со строительством наземного вестибюля станции метро «Горьковская».

Говорят, оскорбленная женщина съехала с Кронверкского проспекта и поселилась на Васильевском острове, у Николаевского моста. Но и там ее настигла месть Александрова. Под ее окнами появился еще один гальюн. Не такой роскошный, но вновь напоминающий загородную виллу баронессы. Несчастная дама переехала на противоположную сторону Васильевского острова, к Тучкову мосту. Через какое-то время и здесь ее настигла страшная месть смертельно обиженного мужчины. Так, в Петербурге одна за другой появились три «виллы общего пользования», увековечившие не только строптивую женщину, имя которой кануло в Лету, но и петербургского купца Александрова. Если, конечно, верить фольклору.

5

К услугам менее разборчивой публики предоставлялась более доступная система случайных связей. Петербург, как крупный морской порт на берегу Финского залива, с самого начала своего существования был щедро одарен всеми признаками европейского портового города. Проституция была неотъемлемой и естественной его принадлежностью. За тысячи лет мировой цивилизации технология спроса и предложения человеческого тела ничуть не изменилась. В Вавилоне ли, в Риме, Париже или Петербурге проституция всегда занимала соответствующее место в социальной иерархии. И если в сословных списках ей отводилось последнее место, то это вовсе не значит, что она ютилась на городских окраинах и задворках.

Появление первых публичных домов в Петербурге связано с «какой-то приезжей из Дрездена аферистки». Эта Дрезденша, как прозвали ее в России, открыла на Вознесенском проспекте, в непосредственной близости от церкви Вознесения Христова, роскошное заведение, где дамы и девицы за деньги принимали гостей. Разврат в этом закрытом заведении был таким откровенным, что вскоре слухи о нем дошли до Екатерины II. Дрезденшу арестовали, а ее девиц сослали в Калинкину деревню, на Прядильный двор. Впрочем, вскоре все вернулось на круги своя, и, как пишет М.И. Пыляев, «вместо закрытого заведения Дрезденши открылись новые».

Очень скоро количество открытых публичных домов перестало поддаваться точному подсчету. Появились целые улицы красных фонарей. Один из самых известных районов свободной любви располагался вблизи Невского проспекта, в Фонарном переулке. Первые сведения о Фонарном переулке, который протянулся от набережной реки Мойки к набережной канала Грибоедова, относятся к концу 1730-х годов. Тогда он назывался Голицыным переулком. С 1769 года его статус повысился. Переулок стал называться Материальной улицей, так как здесь, на Мойке, разгружались строительные материалы, поступавшие в город водным путем. Затем его переименовали в Фонарный, снова вернув ему давний статус переулка. Название производили то ли от местного Фонарного питейного дома, то ли от неких фонарных мастерских, находившихся поблизости.

До конца XIX века это название не вызывало никаких ассоциаций, пока вдруг, по необъяснимой иронии судьбы, в этом незаметном переулке не начали появляться один за другим публичные дома с «соответствующими им эмблемами в виде красных фонарей». Одновременно резко снизился спрос на съемные квартиры. Обеспокоенные этим обстоятельством домовладельцы обратились в Городскую думу с просьбой о переименовании переулка. Дело будто бы дошло до императора. В резолюции Николая II, если верить легенде, было сказано, что «ежели господа домовладельцы шокированы красными фонарями на принадлежащих им домах, то пусть не сдают свои домовладения под непотребные заведения». Таким образом, переулок сохранил свое историческое название.