Читать книгу "Марина Мнишек - Вячеслав Козляков"

Но все же, понимая, что он не может полностью отказаться от иностранцев-наемников, остававшихся его главной военной силой, Лжедмитрий II продолжал звать их к себе на службу. Причем влечение было взаимным. 16 (26) мая 1610 года, как записал Иосиф Будило, к «царю в Калугу» было отправлено еще одно посольство от бывшего тушинского войска «с просьбой выдать обещанные деньги». «Царь Дмитрий» теперь сам диктовал условия выдачи жалованья. Он предложил «рыцарству» созвать новую конфедерацию, принести ему присягу и прислать списки тех, кто согласен служить. В этом случае он обещал «прислать через своих бояр» «по 30 злотых на конного, исключая малолетних товарищей» в Прудки и Медынь, где стояло лагерем «воинство». Это было совсем не то, на что рассчитывали тушинские ветераны. Но теперь даже обещание выдавать «всякое продовольствие без затруднения… по числу людей в отряде», а также освобождение «задержанных товарищей» становились привлекательными для наемников. Кроме того, «царь» не отказывался учесть их службу «согласно прежним обязательствам» [356].

Присутствие в калужском лагере «царицы» Марины Мнишек еще более помогало «царику». Без Марины «царю Дмитрию» вряд ли бы удалось быстро договориться о совместных действиях с гетманом Яном Сапегой и «угорским» войском. Гетман недолго пробыл под Смоленском и уехал оттуда к своим солдатам 6 (16) июня 1610 года. По предположению историка А. Гиршберга, он исполнял тайное поручение короля Сигизмунда III. «Царь Дмитрий» лично звал гетмана Яна Сапегу на службу, обещая щедрые награды. Но еще важнее для гетмана было то, что того же желала и «царица». «Дневник Яна Сапеги» сохранил известие о том, что «царица» Марина Мнишек присылала свои листы, «обрадовавшись» приезду «его милости». «Царица» откровенно признавалась гетману, что в Калуге «дела их были почти в упадке», клонились к закату. Возвращение гетмана давало надежду, что не все еще потеряно. «Поистине, не приписываем это ничему иному, – писала Марина в своем письме гетману от 7 (17) июня 1610 года, – как только особому дару, от Бога нам данному, что Он с помощью вашего благородия (чему люди будут удивляться) изволит исправлять, или вернее – благополучно кончать, наши дела. Насколько мы можем быть благодарными желанию и благоволению вашего благородия, желаем объявить об этом в скором времени, что послужит к вечной славе, украшению и пользе вашего благородия, только оставайтесь верными до конца. В нашем сердце запечатлелись доблесть, верность и услуги, которые везде были и будут представляемы за то, что ваше благородие выступили для защиты нашего правого дела» [357].

Слова Марины Мнишек об «особом даре», данном ей «от Бога», не будут выглядеть претенциозными, если вспомнить, что она могла писать не только о том, что чувствовала в своем сердце, но и о другой, новой жизни, зародившейся под этим сердцем. Будущий ребенок – «божественный дар» – стал для Марины Мнишек знаком еще одного поворота фортуны, на этот раз с опорой на силы гетмана Яна Сапеги. Казалось, судьба наконец-то выводила «императрицу» к своей цели.

Войсковое собрание угорской армии быстро избрало своим гетманом Яна Сапегу. Но, прекрасно изучив самозванца, «угорцы» никуда не хотели двигаться, пока не получат хотя бы обещанные подъемные в 30 злотых. Самозванец, собираясь в новый поход на Москву, дважды лично приезжал договариваться с войском, стоявшим на реке Угре, 1 (11) июня и 24 июня (4 июля) 1610 года. Это «угорское стояние», по свидетельству Иосифа Будило, окончилось тем, что сговорились получить не по 30, а всего лишь «по 6 злотых на конного» [358].

Туго затянувшийся узел противоречий разрубил было своим победоносным походом коронный гетман Станислав Жолкевский, отправленный на помощь «зборовцам» под Царево Займище. 22 мая (1 июня) 1610 года в обозах короля состоялось частное совещание, на котором советники Сигизмунда III настояли на отправке гетмана из-под Смоленска (чтобы не делить с ним славу грядущей победы). Однако противники коронного гетмана просчитались. На совещании у короля было принято решение, чтобы гетман «привел к повиновению то войско (бывших сторонников тушинского царя. – В. К.), установил в нем дисциплину, как было прежде и, соединившись с ним, шел против неприятеля, о котором сделалось известно, что он приготовляется идти на помощь Смоленску» [359]. Все это гетман выполнил блестяще. Больше того, именно он на некоторое время стал самостоятельно определять направление московской политики и начал переговоры с московскими боярами о призвании королевича Владислава на царство.

Марина Мнишек вступила с гетманом Жолкевским в личную переписку, использовав повод – отправку в королевский лагерь «для покупки некоторых надобностей» гонца Мартина Плата (не одного ли из спасенных ею «козельских» немцев?). Обращаясь 28 июня 1610 года к гетману Станиславу Жолкевскому, находившемуся в Можайске, с просьбой выдать гонцу проезжий лист, «царица» не преминула написать несколько учтивых фраз: «За сию услугу вашу, вместе с иными, от давнего времени нашему дому оказанными, я буду стараться отблагодарить, прося вам от Господа Бога здоровья и вожделенных утешений». И подписалась: «Доброжелательная царица Марина» [360]. Гонец Марины Мнишек, конечно, должен был не только привезти в Калугу «некоторые надобности», но и рассказать, как его приняли, чтобы было понятно, чего ждать «царю» от появления гетмана поблизости от своей калужской столицы.

Гетман Жолкевский решал в то время военные, а не политические задачи. Он одержал самую важную победу для короля Сигизмунда III, разбив 24 июня (4 июля) 1610 года в битве под Клушином армию царя Василия Шуйского и шведских наемников. Клушинское сражение, как это ни удивительно для русского читателя, до сих пор считается одним из величайших в военной истории Польши [361]. «Грех же ради наших, ничтоже нам успеваше», – горько записал автор «Нового летописца». По его мнению, виноват в поражении был бездарный брат царя Василия Шуйского – боярин князь Дмитрий Иванович Шуйский, оттолкнувший от себя шведских наемников. «Немецкие же люди начаша у него просити найму»; боярин же, вместо того чтобы удовлетворить их требования, решил придержать казну и поплатился за это уходом иноземцев со службы: «Нача у них сроку просить, будто у него денег нет, а у него в те поры денег было, что им дати». Иосиф Будило тоже отметил рознь между русскими и немцами в составе правительственных войск во время битвы под Клушином. В отчете о битве, посланном в королевский обоз, виновным в неуплате денег был назван шведский предводитель наемного войска Якоб Делагарди. Так или иначе, но в итоге, по словам автора «Нового летописца», «литовские люди руских людей побита и в табарах многих людей побиша и живых поимаша» [362].