Читать книгу "В кольце твоих рук - Анна Дубчак"

Бред какой-то, подумала в смятении Маша. Она ясно видела огоньки безумия в его глазах. Что же это происходит со мной? Весь мир сошел с ума.

— Поди прочь! — отчаянно закричала она, вскочив на ноги и занеся руку для удара. — Поди прочь от меня! Поймают тебя, засекут на конюшне.

Но ударить его ей не пришлось. Он вдруг съежился и канул в кусты.

Маша бросилась бежать по тропинке к дому. Страха не было, хотя она понимала, что чудом избежала опасности. Гнев душил ее. Все как обезумели, рвут ее на части, кричат: «Мое, мое!» Совсем как у Пушкина в «Евгении Онегине». Никто не смеет так обращаться с ней. Отныне она сама себе хозяйка и сможет решить свою судьбу.

* * *

Маша вернулась домой, и чем дальше она отъезжала от больницы, тем легче становилось у нее на душе. Она даже принялась тихонько напевать. Жизнь так многолика, так прекрасна, все проходит. Петр Алексеевич поправится. Сегодня приедет Вадим, и между ними снова начнется то чарующее колдовство, когда простые, знакомые слова приобретают неведомый доселе смысл, глаза говорят много больше, чем смеет произнести язык, а тела живут своей особенной жизнью, воспламеняясь от малейшего прикосновения. Ее путали и завораживали эти превращения. Она ощущала себя песчинкой в буйном водовороте чувств, который она не в силах ни остановить, ни даже контролировать. Она стала заложницей самой себе, добровольной пленницей в сетях любви. Может быть, когда-то, в самом начале, она еще могла вырваться и отступить, но не теперь. Теперь уже слишком поздно. Будущее, которое в столь мрачных красках рисовала перед ней мать, нисколько не волновало ее. Пустой звук, не более. Главное, что сегодня она увидит его.

Все еще напевая, Маша взлетела по ступенькам крыльца и остановилась как вкопанная. Мать была не одна. Они сидела за столом с помертвевшим, тусклым лицом и неподвижными глазами смотрела прямо перед собой. Ее гость сидел спиной к Маше, но еще до того, как он повернулся к ней, она поняла, кто это. Узнавание было мгновенным и чудовищно болезненным, как удар ножа в сердце.

Все ее кошмары, страхи, бессонные ночи, старательно распиханные по углам памяти, в мгновение ока вернулись к ней. Она опять стала перепутанной, трясущейся девочкой из своих снов. Маша вдруг как бы увидела себя со стороны и содрогнулась от омерзения. Она не хочет, не может быть такой.

Вадим любит совсем другую женщину, сильную, независимую, смелую. Вадим. Воспоминание о нем придало ей силы.

— Здравствуй, Коля.

Он стремительно вскочил. Стул покачнулся и с грохотом упал на пол. Боковым зрением она увидела, как дернулась мать.

— Жавороночек!

— Не зови меня так.

— Жавороночек, — повторил он упрямо.

Он сделал шаг в ее сторону. Белесые глаза прикованы к ее лицу, желваки так и ходят на обтянутых кожей скулах.

— Ты ведь не боишься меня, правда? Она вот боится. — Судорожный взмах подбородком в сторону матери.

— Нет. — Маша покачала головой. — Нет.

— Не боишься, — как-то удивленно проговорил он. — А все боятся.

— Кто?

— Все. И курносая, и старик, и та, на станции. Но не ты.

О ком это он, подумала Маша. Говорит, сам не знает что.

— Хорошо тебя упрятали. Думали, не сыщу. Следы запутывали, кругами водили демоны. Но ты не бойся, я их одолел.

Бред какой-то, пронеслось в голове у Маши. И как они его такого выпустили? Его же лечить надо.

— Ты болен, Коля. Поедем, я отвезу тебя к врачу.

— К врачу-у… — с подвывом пробормотал он. — Знаю я этих врачей. Лечили уже, говорили, нет никакого жавороночка, а сами спрятали.

— Никто меня не прятал. Я сама уехала.

— Сама? — недоверчиво переспросил он.

— Сама.

— От меня сбежать хотела? — Глаза его сузились.

Маша невольно кивнула.

— От меня не сбежишь. Ты у меня вот где, — он хлопнул себя по левой стороне груди. — Огнем выжжена. Ты живи пока, но знай, что я, как пес, каждый твой шаг сторожить буду. Любого порешу, кто близко подойдет. — Он судорожно рванул футболку у горла. — Душно тут у вас. Пойду. А ты думай.

Он пошел к двери, с порога оглянулся, обшарил глазами пол.

— Наследил я тут у вас. Ну, ничего, подотрете.

Они изумленно посмотрели на пол. Он был совершенно чист.

— Зажги свечи, — попросила Маша.

Вадим щелкнул зажигалкой. Комната погрузилась в полумрак. Золотистые живые огоньки закачались над столом. Вадим зажег свечи в другом канделябре, поставил его на пианино, любовно погладил крышку.

— Только вчера привезли, — сказал он. — Старый испытанный друг. Я на нем играл, еще когда учился в музыкальной школе.

«Петров», прочла Маша, откинув крышку.

— Хороший инструмент. А у меня всю жизнь «Аккорд» был. Дрова, как говорили знающие люди. Но ничего, играл. — Маша улыбалась своим мыслям. — Я его любила, но… пришлось оставить его там, в прежней жизни. Ну правда, не тащить же его было в деревню.

— Почему бы и нет. Музыка, она и в деревне музыка. Подумай, как классно: ночь, окно настежь, ветки сирени, собачий лай и «Лунная соната».

Маша присела за пианино, задумчиво прошлась пальцами по клавишам.

— «Я ехала домой… Душа была полна…» — вполголоса запела она.

Чарующий звук ее голоса, переливающийся каскад звуков, неверный свет свечей — все было исполнено неизъяснимой прелести. Вадим подошел и встал рядом. Не хотелось ни о чем думать, просто слушать ее и смотреть на порхающие по клавишам тонкие пальцы.

— «Я ехала домой… Я думала о вас…» — пела Маша, и голос ее, как черный бархат, ласкался к его лицу, будя смутные образы звездного неба, теплой южной ночи, волн, набегающих на песок.

Он присел рядом и принялся подыгрывать ей на басах. Получилось красиво. Романс плавно перешел в блюз, потом в песенку Окуджавы про виноградную косточку.

— Послушай-ка вот это, — сказал Вадим и заиграл что-то незнакомое. Вальс.

Слова были странные, изломанные, как зимние ветки на фоне серого, сумрачного неба. В сердце незаметно, украдкой пробралась грусть и свернулась там дымчатым клубочком.

— «Бледные губы — примета зимы. Нервные руки — примета, что кто-то умрет, но, может, не мы».

— Но, может, не мы, — прошептала Маша. — Может, не мы.

Вдруг вспомнились слова Коли: «Любого порешу, кто близко подойдет». Ужасный смысл этих слов только сейчас до конца открылся ей. Вадим подошел к ней так близко, как только возможно. Она обязана предостеречь его.

Не хотелось портить вечер рассказами о Коле. Это было слишком уродливо, слишком гадко. Но ничего не поделаешь. Он должен все, все о ней знать.

— Я буду молиться за тебя, — повторила Маша слова песни. — Очень красиво. Кто автор?