Читать книгу "Болотное гнездо - Валерий Хайрюзов"

– Теперь ты будешь стюардессой, – пошутил хозяин щенка, охотник Михаил Колесников. – Первой северной лайкой-стюардессой.

Нет, она не хотела быть стюардессой, ей захотелось спрыгнуть на снег и скрыться в будке, где, прикрытая доской, металась ее мать. Лаечка сделала попытку вырваться, но путь на волю был перекрыт, и она, смирившись, притихла; что поделаешь, такова собачья доля – во всем подчиняться человеку.

Через некоторое время, после короткой езды на автомобиле, ее выпустили на свободу. Оглядевшись, она увидела, что попала в тесную пахнущую краской и маслом кабину самолета, где вместо снега под ногами было теплое крашеное железо и глухие, пахнущие той же краской стенки. Теперь она догадалась, чем пахнут унты летчика, которые обнюхивала во дворе. Свернувшись калачиком, лаечка забилась в дальний угол, подальше от топающих по железу меховых унтов летчиков, и стала ждать, что будет дальше.

– Назовем мы ее Нойбой, – сказал тот, у кого она сидела под курткой. – Была на севере такая красивая, но, к сожалению, исчезнувшая деревня. Деревни нет, а Нойба будет. Ну что, будем готовиться к взлету?

И тут, неожиданно для Нойбы, совсем рядом за стенкой раздался дробный вздох невиданного зверя, откашлявшись, он перешел в металлический рев, затем железная кабина начала движение, а позже и вовсе помчалась с такой скоростью, что ее прижало к стене. Вскоре кабина перестала подпрыгивать, зверь ослабил свой рык, стал напоминать о себе монотонным урчанием, будто ему подали на стол много еды, которую нужно долго и нудно жевать. Сидящие в кабине летчики вспомнили и о ней, поставили на пол в пластмассовой тарелке куриную ножку, а рядом в пластмассовом стаканчике воду. На курицу она и не взглянула, а вот от воды не отказалось. Затем под монотонный гул моторов она задремала.

Вскоре урчание зверя закончилось, пол кабины вновь начал подпрыгивать и подскакивать; чтобы не улететь вперед, Нойба уперлась ногами в железную стойку. Это испытание она вынесла с честью, пол перестал подпрыгивать и замер, точно зверю заткнули горло. Нойбу подняли, и она вновь оказалась под курткой. В таком положении она была довольно долго, они куда-то ехали, были слышны незнакомые голоса людей, потом и они прекратились.

Выглянув из-за пазухи, Нойба услышала, что взявший ее к себе за пазуху человек открыл ключом дверь. Ее вытащили из-под куртки и опустили на пол. Сделав несколько шагов, Нойба услышала детский визг, к ней бросились малыши. Не привыкшая к свету ламп, она попыталась спрятаться под кроватью. Но визжащие от восторга мальчишки полезли вслед за ней, и тогда она со страху наделала огромную лужу. Ее тут же вытащили, подтерли воду, подстелили картон, поверх которого была брошена пахнущая духами тряпка.

Но малыши еще долго не давали покоя, к ней, пытаясь обнять за шею, лез малыш, который только научился ходить на собственных ногах. Звали его Алешей, и он совершенно беззастенчиво предлагал Нойбе свою дружбу, брал за лапу, тормошил голову, шевелил уши и все норовил чмокнуть в нос. Она прятала от назойливого малыша голову.

Наконец все угомонились. Нойба обнюхала приготовленную ей лежанку, отошла в сторонку и, свернувшись калачиком, легла на крашеный пол. Вскоре свет погас, Нойба попыталась закрыть глаза и уснуть. Но сон не шел. Она заскучала по матери, по своим сестрам, и на глаза начали наворачиваться слезы. Тогда она приподнялась и, осторожно стуча по полу когтями, пошла по комнате. Привыкшая ориентироваться в темноте, она миновала ножки стульев и столов, прошла на кухню, но запахи пирожков и капусты ее не тронули, она вернулась, отыскала в прихожей уже знакомые летные унты и расположилась прямо на них.

Разбудил Нойбу хозяин унтов, ему нужно было срочно собираться на вылет. Вскоре все взрослые ушли, осталась одна бабушка, она покормила Нойбу, затем начала кормить мальчишек. Нойба ушла к себе под кровать, но вскоре к ней опять пожаловал самый маленький и начал совать ей в рот погремушку, которую ему давали для растущих зубов. Нойба обнюхала ее и отвернула голову, слюнявая погремушка ей не понравилась. Бабушка принесла в комнату цветной матрасик, вывалила кучу игрушек, посадила на него мальчишку и ушла на кухню готовить обед. Через какое-то время она заглянула в комнату и увидела, что внук спит в обнимку с Нойбой.

Теперь день для Нойбы начинался с того, что Алеша заползал на четвереньках под кровать и ложился рядом с Нойбой, норовя сунуть ей в рот пряник или сушку и взрослые, смеясь, начали говорить, что в семье появился новый ребенок.

Так Нойба прожила в новом и непривычном для себя доме целый месяц, а потом ее вновь взял на руки тот, которому принадлежали унты. Неожиданно все бросились обнимать и целовать Нойбу, и она поняла, что ей предстоит покинуть и этот дом. Но теперь ее не стали засовывать за пазуху, а усадили в картонную коробку, где на самом дне было постелено мягкое ватное одеяльце. Снова затряслась машина, и через некоторое время коробку подняли и занесли в дом. По пути она уловила знакомый ей по прежней северной жизни запах хлева и сена. Коробку открыли, и она оказалась в доме, хозяином которой был лесник Болохня. И опять вокруг нее столпились незнакомые люди, от них непривычно наносило запахом самогона и жаренной картошки.

Нойбу вновь подняли, надавили на скулы, чтобы она показала пасть, стали разглядывать небо.

– Ласковая, но никудышная, – сказал человек, пальцы которого пахли табаком. Он сбросил Нойбу на пол. – Да, это лайка. Но ничего особенного в ней нет. Я как-то был в Москве, и мне довелось иметь дело с любителями охотничьих собак. Там есть хитрецы, показывая щенка, выдают его за тигровую лайку. И заламывают хорошую цену.

– Ну а сколько будет стоить эта? – осторожно спросил Болохня.

– Эта? Боюсь ошибиться, но на зверя она не пойдет. Так, по двору бегать, людей облаивать. Впрочем, у нас в Большой речке есть любители лаек. Скажу, что Болохня продает.

Нойба обиделась не на то, что про нее сказал этот человек, ее покоробил тон, с каким ей был вынесен приговор.

– Уважаемые! Вы меня не поняли. Нойба не продается, – вмешался летчик. – Летом мы переедем сюда, в Добролет. Я хочу приучить ее к охоте. Мне сказали, в городской квартире лайке не место. Пропадет, избалуется, превратится в Каштанку. Мы с Федоровичем соседи и, думаю, договоримся.

– Да что ей делать в городской квартире? Только блох разводить! – завилял хвостом Болохня. – Где есть место для одной собаки, там найдем место и для другой.

– Эта порода без примесей, такие сохранились только на Крайнем Севере, – сказал летчик и, достав из кармана деньги, протянул леснику. – Федорович, вот тебе на пропитание Нойбы.

– Да зачем, мне не надо. Мы же соседи, – начал было отказываться Болохня.

– Дают – бери. Бьют – беги, – засмеялся летчик.

Нойба вдруг поняла, что отныне у нее будет новый хозяин, от которого так неприятно несло самогоном.

Николай Федорович Болохня после войны был сослан из Западной Украины на Бадан-завод, валить лес, а чуть позже, когда началось послабление сосланным, он не поехал на свою родину, а остался жить в Сибири, перебравшись в небольшой поселок Добролет, маленький лесной кордон по пути в город. Его вместе с другими зачислили в лесную охрану, где сосланные начали разводить скот и работать на пилораме. А поздней осенью жители кордона уходили в тайгу на охоту. Те, у кого были охотничьи собаки, уходили в тайгу на всю осень, промышлять белку и соболя. Если же собаки загоняли лося или поднимали из берлоги медведя, то добывали и этих крупных зверей. Но чтобы пойти на медведя, нужна была хорошая собака, которая могла остановить и спустить штаны самому хозяину тайги. За такую собаку охотники готовы были отдать все что угодно.