Читать книгу "Петр II - Николай Павленко"

В исходе февраля сослали графа Александра Нарышкина[186] на житье в его деревню, в 50 с лишком лье от Москвы, но, как не могли уличить его ни в чем против государя или государства, то очевидным сделалось, что причиной его опалы были страх, который он внушал, и ненависть к нему его соперников и врагов.

Марта 8, в день восшествия на престол царя, был съезд ко двору для целования руки. При сем случае Его величество пожаловал орден Св. Александра Невского графу Краму, посланнику Бланкенбургскому (за которого я просил), барону Остерману, посланнику Мекленбургскому и брату вице-канцлера, генерал-лейтенанту Лефорту, камергеру Строганову и генералам Измайлову и Леонтьеву. Впрочем, все мы, иностранные министры, ужинали с государем, и после прекрасного фейерверка начался бал, который продолжался до 7 часов утра. Принцесса Елисавета не была на этом празднике, сказавшись больной, но выздоровела на другой день. О чем много было толков.

Марта 12 царь отправился на охоту за 12 лье от Москвы и пробыл за городом до Святой недели. Хотя его отсутствие не должно было продолжаться так долго, как было положено прежде, но, несмотря на то, ропот не прекращался. Всю вину возлагали на князя Алексея Долгорукого. Он, под предлогом царской забавы и чтоб лишить его случая видаться с принцессой Елисаветой, каждый день выдумывал новые причины с целью удалить Его величество от всех, и это по четырем побуждениям: 1) иметь его совершенно в своей власти; 2) вселить в него старинные русские правила и некоторую ненависть к законам и благим учреждениям Петра I; 3) заставить его мало-помалу жениться на одной из своих дочерей и 4) сими поездками уменьшить доверенность к Остерману, потому что Долгорукий боялся, и не понапрасну, что сей благоразумный министр, заботившийся только о том, чтобы воспитать своего государя в правилах его деда, заставит его не токмо жить в Петербурге, но и вступить в брак с какой-нибудь иностранной принцессой. Фаворит был совершенно другого мнения с отцом, но никак не смел идти против него и, сколько волей, столько же и неволей, решился не советовать Его величеству ни в пользу, ни против видов своего отца.

В самый день царского отъезда я поехал к фавориту и долго просидел у него. Он, любя меня, говорил со мной откровенно, и я воспользовался сим случаем говорить ему так, как будто бы я сам был русский. Я изъяснил ему ропот народный на отца и всех Долгоруких, следствия, кои могут произойти от дурного воспитания государя, к погибели их всех. Намекнул ему про обязанности его самого и отца его советовать царю заняться делами государственными и держать Россию в том цветущем и грозном положении, в которое поставил ее великий дед его, чтобы он хотя несколько раз присутствовал в Совете и заставлял докладывать себе о государственных делах. Я привел ему в пример короля французского Людовика XV, который, быв еще ребенком, присутствовал в своем Совете, дабы научиться искусству царствовать, также пример нашей покойной королевы Савойской, которая, сделавшись правительницей Испании в 14 лет, имела терпение присутствовать в каждом собрании Совета. Словом, я высказал ему все то, что внушали мне дружба к нему, почтение к государю его и небольшая моя опытность. Но хотя он и соглашался со мной во всем и благодарил меня, однако же мне показалось, что не слишком много хотел последовать моим советам по причине своего нерешительного характера, о котором я уже говорил.

Вследствие сего я отправил королю, с первым курьером, донесение, в котором повторил все то, о чем писал уже несколько раз, то есть Русское государство скоро придет опять в прежнее свое состояние, чему пособить никто не хочет, и что царя не только не будут уважать его соседи, но и что он сделался совсем бесполезным для своих друзей и союзников, что иностранные министры играют очень жалкую роль при дворе, потому что видят государя только в праздничные дни, и то мимоходом, не обращая на себя никакого внимания, что Остерман страдает и страдания его умножаются еще более от того, что каждый день отнимают у него способы помочь злу. Словом, что один только Бог может устранить сей беспорядок, внушив царю, когда он возмужает, желание последовать славному примеру его деда. Через несколько дней после сего приехал из Сибири курьер с известием, что караван, отправленный в Китай в 1726 году, возвратился на границы. Это известие принесло величайшее удовольствие министерству, которое увидело следствия негоциаций графа Саввы Рагузинского.

Марта 17 жена и обе дочери князя Долгорукого, отца фаворитова, приезжали к царю во время его охоты, что заставило многих призадуматься, потому что все знали, что Долгорукому хотелось женить царя на одной из своих дочерей. Думали, что в это же самое время будет и сговор, однако же ошиблись. Я много говорил о сем деле с Остерманом, который признался, что также боится этой свадьбы, но никак не думает, чтобы дело это уже так подвинулось.

Апреля 4 государь возвратился в Москву, и мы узнали, что вместо сговора его на дочери Долгорукого Его величество имел некоторое неудовольствие на сего министра, которое, однако же, осталось без всяких последствий.

В это время было в Москве чрезвычайное множество больных, так что в каждом доме лежало в постели с лишком три четверти слуг и многие стали бояться какой-то заразы. Но когда, по повелению царя, были вскрыты тела умерших скоропостижно и других, то нашли, что эта болезнь не была нимало заразительной.

Апреля 18 царь занемог простудной лихорадкой с кашлем, но, пролежав в постели в испарине, он выздоровел через три дня.

В исходе апреля князь Голицын, начальствовавший в Украине, донес, что татары делают некоторое движение, и просил о присылке некоторого числа пехотных войск, потому что в мирное время никогда их не бывает в тамошних местах. По сему отправили к нему три полка под начальством генерал-майора Бутурлина, которого выбрали не потому, что его считали способным, а для того, чтобы отдалить его от принцессы Елисаветы, у которой он был фаворитом и камергером.

Мая 6 царь отправился на охоту в подмосковную на две недели и возвратился.

Мая 24 поехал опять, верст за 50 от Москвы.

Июля 10, день Св. Петра, именины царские, был во дворце праздник с обыкновенным великолепием и продолжался три дня с иллюминацией.

Июля 16 царь поехал на охоту.

Августа 4 Г. Дитмар, агент шведский, получил от двора своего повеление объявить русскому министерству, что его шведское величество соглашается дать царю титул императора и через несколько дней пришлет о том свою грамоту. И действительно, через восемь дней Дитмар получил эту грамоту и поднес ее.

Сим средством несогласие между обоими дворами кончилось. В то же самое время Дитмар получил кредитив на звание чрезвычайного посланника и представил его. Русский двор был очень доволен.

Сентября 10, день Св. Александра Невского и кавалерийский праздник. Царь рано возвратился в Москву, и, по окончании обедни, все кавалеры имели честь обедать с Его величеством, который вечером опять отправился на охоту.

Сентября 12 намерение отправить князя Куракина в Берлин вдруг переменили и на его место назначили князя Голицына, который был в Испании. Причина этому была та, что царь не скрывал благорасположения своего к сему последнему, и это встревожило Долгоруких, кои, боясь, чтобы он не сделался наконец фаворитом, удалили его от двора и, с посылкою его в Берлин, дали ему чин действительного тайного советника, дабы, возвратясь, он не мог уже так часто бывать при государе по званию камергера, ибо в России такой обычай, что кто имеет чин действительного тайного советника, тот уже не может занимать место камергера.