Читать книгу "Похождения проклятых - Александр Трапезников"

Ситуация принимала совершенно угрожающий оборот. В Алексея уже вцепилось несколько пар рук с разных сторон, стали тянуть и пихать. Посыпались удары. Я замахал посохом, Маша заработала своими крепенькими кулачками, да так, что только визг пошел: и от мужиков и от баб. Вмешался и еще кто-то, третий, я не успел разглядеть, кто? Он бил наотмашь, по боксерски, поскольку Алексея уже повалили и начали потаптывать ногами. Медлить было нельзя, критическое положение грозило обернуться смертью. Толпа могла разорвать нас всех.

Но этого не случилось. Может быть, именно потому, что она не ожидала встретить такой решительный отпор. Прошло несколько мгновений — и весь этот вал схлынул, откатил назад, рассеялся и попросту бежал с площади. Теперь в центре ее оставались лишь мы четверо, да невдалеке — Владимир Ильич в своей дурацкой хламиде. Алексею помогли подняться с брусчатки, Маша вытерла ему своим платком кровь с лица.

Четвертым оказался Яков. Он слегка посмеивался, словно ничего серьезного не произошло.

— Никогда не мечите бисер перед свиньями, — сказал он. — Отечественное краеведение так вас ничему и не научило.

— Вот, черт! — вырвалось у Алексея. Впервые я услышал от него черное слово. Но тут же поправился: — Ничего, ничего, это пройдет! — и стал отталкивать Машины руки с платком.

— Ну, блудный сын, здравствуй, — подошел к нам Владимир Ильич, также улыбаясь. — А я уж хотел в пожарную часть звонить. Да вы и сами справились. Без брандсмейстеров.

— Ребро болит, — признался Алексей. — Кажется, сломали.

— Это могут, — кивнул Яков. — В России, когда начинаешь читать проповеди, не забудь надеть бронежилет. А чего это ты на амвон полез, Леша?

— А ты-то сам как тут? — вмешался я. — Ну просто в каждой дыре затычка, куда ни плюнь.

— Я космическую дыру затыкаю. Вам папа уже говорил о своей новой теории? Кроме того, поскольку я — блудный сын, то вот и происходит мое духовное переосмысление. Возвращение к истокам.

— Не верю, — сказал я. — Это ты сначала толпу подзуживал, а потом спасителем прикинулся. Враг ты. Я тебя насквозь вижу.

— А ты дурак, — хладнокровно ответил он.

— А ты сволочь. И негодяй.

Я хотел кинуться на него, потому что у меня все запылало перед глазами, но Яков опередил. Второй раз за время наших с ним отношений он мне мастерски врезал. Только теперь не в челюсть, а в солнечное сплетение. Я согнулся пополам, потом сел на брусчатку.

— Так. Драка-то, выходит, продолжается, а зрители уже покинули галерку, — произнес Владимир Ильич, присаживаясь рядом со мной. — Дыши глубже, пройдет. Он и меня в детстве бил. Мухаммед Али хренов.

Маша почему-то тоже оказалась на брусчатке. Но она что-то искала. А Алексей стоял молча.

— Мадемуазель, не это ли вы потеряли? — произнес Яков, протягивая ей шкатулку. — Папа, пойдем в какую-нибудь чайную, что ли? Зальем горечь победы и радость поражений.

— Пошли! — охотно согласился тот.

Они стали удаляться по площади, а мы все трое смотрели им вслед.

— А ведь мог бы не возвращать… — задумчиво произнесла Маша.

— Просто он не знает, что там! — сказал я, уже оправившись от боли.

— А ты знаешь, да? — Маша вновь спрятала заветную шкатулку под кофточку. — И впрямь, дурак ты, Александр Анатольевич.

— Никто ничего не знает, — подытожил Алексей. — Нам бы тоже хорошо бы чайку попить.

— Только в другой пельменной, — добавил я. — И вообще в Москве. А то сейчас еще доктор Брежнев появится. Ему я тоже не верю. Никому. Тебе, Маша. И даже тебе, Алексей.

Непонятно, что на меня нашло. Какая-то злость и ярость буквально бурлили внутри, выпирали в словах. Не мог объяснить причину. Хотя… Мог, но не хотел. Не хотел признаться себе в том, о чем уже начинал догадываться. Один Алексей ничего не видел и не замечал. Не чувствовал. Что волны тихо и незаметно уже разносят нас в разные стороны. Впрочем, хватит об этом! Пока что мы еще были вместе. Хотя бы на один последний день. До истины.

— Пошли! — сердито сказал я. — К машине.

Они послушно двинулись за мной, а я не переставал думать: что же это такое происходит? Бьют меня уже на протяжении шести дней все, кому не лень, а я от этого вроде бы только улучшаюсь. Ну, не в физическом смысле, а в ином, в духовном, становлюсь как-то нравственно мудрее, что ли, взрослее внутренним зрением, отбрасываю шелуху прошлой кожи, и с себя, и с других. Да и те, кто рядом, также меняются, преображаются. Даже Яков. Маша права. Она своим женским чутьем видит и слышит. И не волны уже вокруг нас поднялись, а настоящий шторм. Море житейское и людское, собственно, никогда не бывает спокойным. Это ведь не мертвая вода в болоте. Там-то уже окончательный конец всему, оттуда не выберешься, если засосет и затянет. Но к болоту и подходить близко не стоит, только последний дурак без царя и Бога в голове сунется. Хотя гнилушки болотные и светлячки манят. А я имею в виду море жизни, где есть и глубина, и простор, и островами берег. Где плыть можно, а пока плывешь, по своей воле или по воле волн, то и спасаешься. Более того, даже погибнув — спасешься. Если, конечно, без труса в душе, без злобы в сердце, без гнева на это море и небо над ним. Но оно, повторю, никогда не будет тихим и неподвижным. Шторм всегда. Просто не всегда мы его видим.

Когда мы шли к жигуленку, нас кто-то окликнул. Оборачиваемся, смотрим: стоит мой друг и директор Женя Артеменко и его дочь Настенька, волшебница-чародейка. Но оба какие-то странные. Сразу и не поймешь, но тоже преобразились.

— Вы как тут? — спрашиваю я.

После пяти минут разговора все стало ясно. Настя, пояснил нам ее отец, вот уже трое суток либо молчит, либо вдруг начинает говорить мужским голосом, басом, либо — вообще… лает, как собака. А то и захрюкает. Вот посоветовали ехать в лавру, на отчитку к отцу Герману, поскольку врачи тут бессильны. Даже медицина катастроф.

— Ну, понятно, — сказал Алексей. — Я вас в прошлый раз предупреждал, да вы не слушали. Волхование до добра не доводит. В древности рыбью печень сжигали в курильнице и тем изгоняли злых бесов. Так Товий излечил Сарру, дочь Рагутала, которую семь раз выдавали замуж, и все семь женихов в первую же брачную ночь испускали дух. По очереди.

— Прямо синяя борода какая-то, только наоборот, — уточнил я.

— А Товий, по Божией благодати, выгнал демонов и прожил с Саррой счастливо много лет, — добавил Алексей.

На что Настя вдруг выпалила ему прямо в лицо:

— А иди ты…пи-пи-пи-пи-пи-пи-пи!.. — выдав целую тираду такой отборной нецензурной брани, какой я не слышал даже в самых темных притонах Марьиной Рощи. А лицо ее хоть и исказилось гримасой, но продолжало сохранять подобие некоей ангельской красоты.

— Настя, ты чего? — опешила Маша.

— И ты, сучка подзаборная, пошла… пи-пи-пи-пи-пи-пи-пи!.. Я решил не вмешиваться и промолчал. Однако Настенька и меня тоже облаяла, причем в буквальном смысле.