Читать книгу "Рим. Цена величия - Юлия Голубева"

Почему она не написала все ясно? Просто «терпи». Смириться с чем? Почему бы ей не приехать к нему самой, если она настаивает, чтобы он не покидал Капри? Тиберий едва ли воспротивится, если она будет жить с ним на одной из вилл.

Гай вздохнул, стер написанное женой и принялся черкать ответ, глубоко вдавливая тонкий стиль в податливый воск. Пусть приезжает и не мудрит. Им будет хорошо здесь вместе. К тому же скоро день рождения Калигулы, Юния должна успеть.

Тиберий милостив к нему, хотя видятся они редко. Гемелл сейчас тоже на Капри, и цезарь часто гуляет с ним в саду виллы «Юпитер», Гай живет один на вилле «Диана», но не скучает, каждый вечер веселясь с Авлом Вителлием.

Ответ Юнии испугал и поразил его – такой злобой было пропитано новое послание от любящей жены. На этот раз он быстро вник в содержание письма и, предприняв по ее указке первые шаги, неожиданно убедился, как она была права.

Тиберий сразу же воспротивился, едва Гай Цезарь сообщил, что хотел бы жить рядом со своим отцом, чтобы постигать науку властвования над обширной империей. Это насторожило Калигулу. Он уже без спроса переехал на виллу якобы по приглашению Авла, но тут же наткнулся на стену молчания и изоляции. Теперь он понял, как права была дальновидная Клавдилла, посоветовав заручиться терпением и выдержкой.

Гай Цезарь изнывал на благословенном острове. Он держался из последних сил, сознавая шаткость своего положения. Но слепая вера в ум жены и ее совет не покидать Капри ни под каким предлогом удерживали его на месте. Калигулу томила тоска по Юнии, ему не хватало друзей и веселой жизни. Тиберий продолжал игнорировать его, прогуливаясь с Гемеллом по прекрасным садам. Калигула пытался добиться встречи с императором, но всякий раз ему удавалось повидаться лишь с управляющим, который обещал, что цезарь примет его позже. За эти долгие недели, что он провел на Капри, ему так и не удалось увидеть Тиберия. И, будто насмехаясь, тот передал Гаю, что сейчас серьезно занят государственными делами и не может уделить ему время для беседы, но пусть он проживает на острове сколько душе угодно, и, как только появится возможность, Тиберий обязательно его выслушает. Приходилось терпеливо ждать вдали от Юнии.

Душу Калигулы терзал страх, он не мог понять, что затеял Тиберий. Если сейчас он решится огласить завещание в пользу своего внука Гемелла, то Гая постигнет участь родных братьев. Ему вспомнились ужасные слухи, бродившие по Риму в то время, когда они погибли. Нерона быстро уморили голодом, а арестованного по нелепому подозрению Друза заперли в темном подвале дворца. Однажды его нашли мертвым, горло его было забито соломой от матраса, который он грыз, не в силах стерпеть муки голода. Как ликовал тогда Тиберий, писал сенату радостные письма, в которых называл честного Друза распутным и коварным негодяем, и велел преторианцу, охранявшему его, прочесть перед сенатом то, что Друз говорил в тюрьме. Слушая проклятия брата и его обвинения в адрес Тиберия, Калигула тогда понял, что Друза били, оскорбляли и мучили даже гнусные рабы, отнимавшие у него еду и питье. Сенаторы прерывали это показное чтение бесконечными восклицаниями, полными ужаса и негодования, но Гай, единственный сидевший в молчании, понимал, что сиятельные отцы больше удивлены тем, насколько открыто Тиберий обнажил свои пороки и преступления, ибо каждый знал, что предсмертные слова Друза правдивы. Гай помнил, как пьяный Тиберий на Капри со слезами на глазах говорил ему, что вынужден был убить его родных из-за их непомерного честолюбия, ибо он, цезарь, должен ставить спокойствие империи выше родственных чувств. Калигула искусно разыграл свою роль, он обнял старика, как почтительный сын, выразил благодарность и соболезнование и тут же утешил, рассказав о новой форме разврата, о которой недавно узнал от знакомых сирийцев.

Тогда он много времени провел на Капри рядом с Тиберием, постигая науку притворства и лицемерия. Он превзошел в этом своего приемного отца, и тот по сравнению с Калигулой чувствовал себя добродетельным человеком. Это утешало Тиберия. Он объявил Гая своим преемником, зная безграничную любовь народа к нему, но без мысли, что Калигула действительно когда-нибудь станет императором. Фрассил давно предсказал Тиберию, что «Калигула с таким же успехом может стать императором, как проскакать верхом на коне через пролив между Байями и Путеолами». А Тиберий верил своему астрологу и назначил Калигулу главным наследником, поставив Гемелла, родного внука, на второе место. Народ притих из страха за своего любимца. Теперь же, судя по слухам, настроение цезаря окончательно переменилось в пользу молодого Тиберия.

Но вместе с тем Калигула понимал, что только слишком юные годы Гемелла препятствуют столь решительному шагу со стороны цезаря. К тому же народ империи, беззаветно любивший сына Германика, не простил бы цезарю его убийства. Империя могла захлебнуться в крови восстания, а этого Тиберий как раз и пытался избежать, распуская среди толпы слухи о добропорядочности своего внука и распущенности Калигулы.

Будь у Гая возможность, он придушил бы этого тощего прыщавого юнца с лицом умственно отсталого. Внук и внешне походил на деда. Оба они с Тиберием были высокими, сутулыми, с гнойниками на щеках. Калигулу передергивало от отвращения, когда он, выражая притворную радость, сталкивался в саду с Гемеллом. Тот отмалчивался в ответ на все его расспросы о том, здоров ли цезарь и сможет ли сегодня принять его. Стена отчуждения отделяла Гая от внешнего мира. Он ломал голову, но не мог ничего придумать, чтобы отвратить старого императора от внука.

Медленно текли бесполезные пустые дни, принося с собой новые тревоги и разочарования. Раз в неделю Калигула спускался в маленькую скалистую гавань встретить корабль из Рима с почтой для Тиберия, но для него никаких писем не поступало. Юния молчала, лишь раз напомнила о себе, с наступлением осенних холодов передав теплую одежду без какой-либо записки. На пороге стоял уже ноябрь. Но ни одной строчки от любимой и друзей за эти долгие месяцы. Несколько раз прибывал префект претория с докладами, но Гаю с ним встретиться так и не удалось: то ли Макрон сам избегал его, то ли получил четкие инструкции Тиберия. Неизвестность угнетала, страхи разрастались подобно снежной лавине.

Развязка наступила совсем неожиданно в шестнадцатый день до декабрьских календ. Это был семьдесят седьмой день рождения Тиберия.

И именно эта дата стала поворотной в судьбе Гая Цезаря и в дальнейшей судьбе Римской империи.

Рано утром его разбудил германец Германн, телохранитель Тиберия. Калигула, заспанный и непричесанный, валялся на широкой кровати в мятой тунике, рядом лежал опрокинутый кувшин из-под вина и остатки еды, кружили мухи. Германн неодобрительно оглядел эту картину, а затем сказал:

– Гая Цезаря требует к себе император! Я сопровожу!

Лицо Гая, как с удовлетворением заметил германец, исказила гримаса ужаса.

– Зачем я понадобился цезарю? – в волнении, задыхаясь, спросил Калигула. – Он не хотел видеть меня. Я три месяца пытался встретиться с ним.

– Собирайся, я сопровожу тебя, – повторил Германн.

Калигула быстро поднялся, скинул тунику и крикнул рабу, чтобы облачал его в тогу. Мелкая дрожь сотрясала тело, руки предательски дрожали, Гай исподлобья косился на меч германца. Ему была известна слепая преданность германских охранников императору. Германн, получив приказ, без колебаний перерезал бы глотку любому. Калигула лихорадочно соображал, что могло произойти, зачем спешно вызвал его Тиберий. Если бы его надумали убить, то все произошло бы ночью. Сбросили бы с каприйской скалы – это излюбленный способ расправы цезаря. Неужели он заготовил неугодному наследнику более страшную участь? Калигула не сомневался, что германец ведет его на смерть.