Читать книгу "Георгий Жуков. Последний довод короля - Алексей Исаев"

В период трений между смежными флангами фронтов И. С. Конев предпринял последнюю попытку получить выход к Рейхстагу. Вечером 28 апреля в 20.45 он направил Г. К. Жукову просьбу изменить направление наступления: «По донесению т. Рыбалко, армии т. Чуйкова и т. Катукова 1-го Белорусского фронта получили задачу наступать на северо-запад по южному берегу Ландвер-канала. Таким образом, они режут боевые порядки войск 1-го Украинского фронта, наступающих на север. Прошу распоряжения изменить направление наступления армий т. Чуйкова и т. Катукова»{215}. Тот факт, что своим наступлением 3-я танковая армия пересекла почти половину полосы 1-го Белорусского фронта, было оставлено за кадром. Г. К. Жуков в ответ на это безобразие и ультимативного облика просьбу в 22.00 28 апреля флегматично обратился к И. В. Сталину, описав свой план действий и возникшие сложности взаимодействия фронтов. Завершил он послание Верховному фразой: «Прошу установить разграничительную линию между войсками 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов [435] или разрешить мне сменить части 1-го Украинского фронта в г. Берлине»{216}.

По большому счету, в тот момент Жукову было все равно, какое решение будет принято И. В. Сталиным. Вечером 28 апреля части 150-й стрелковой дивизии 3-й ударной армии уже стояли на берегу Шпрее у моста Мольтке. До Рейхстага им оставалось пройти всего несколько сотен метров. В этих условиях перенарезка разграничительной линии между армиями М. Е. Катукова и В. И. Чуйкова, с одной стороны, и армией П. С. Рыбалко, с другой стороны, принципиального значения не имела. Не они боролись за право водрузить Красное знамя над Рейхстагом. Конев об этом просто не знал. К тому же наступление 1-й гв. танковой армии и 8-й гв. армии 1-го Белорусского фронта развивалось быстрее, и они опережали своего беспокойного соседа. Как писал Г. К. Жуков И. В. Сталину, войска 3-й гв. танковой армии и 28-й армии «вышли в тыл боевых порядков 8 гв. А и 1 гв. ТА». Судя по всему, И. С. Конев обращался письменно или устно в Ставку ВГК до отправки ультимативной просьбы в адрес Г. К. Жукова. Во всяком случае, уже в 21.20 (т.е. за 40 минут до запроса Жукова) директивой Ставки ВГК разграничительная линия между двумя фронтами была сдвинута на северо-запад, окончательно отрезав И. С. Конева от Рейхстага.

Вместе с тем ввод на улицы Берлина еще одной танковой армии значительно усилил ударные возможности участвовавших в штурме немецкой столицы советских войск. Внимание и силы обороняющихся были дополнительно рассеяны, что, несомненно, спасло немало жизней. У танкистов 1-го Украинского фронта была [436] своя, достаточно своеобразная тактика противодействия фаустникам, позволившая неплохо работать даже при нехватке поддержки пехоты.

Резюмируя все вышесказанное, следует сделать вывод о том, что попытка устроить соревнование за захват немецкой столицы носила характер односторонней инициативы снизу. Командующий 1-м Украинским фронтом самостоятельно разработал идущий вразрез с директивами Ставки ВГК план выхода к Берлину с юга. В дальнейшем И. С. Конев приложил немало усилий для того, чтобы изменить форму операции двух фронтов и первому оказаться в Берлине. Несмотря на целый ряд грамотных решений в этом направлении, перераспределении ролей армий, перекладывании задачи уничтожения окруженной группировки противника на авиацию, обогнать Г. К. Жукова ему не удалось. Позднее, возможно с целью драпировки инициативы И. С. Конева, эта история была модернизирована до соревнования между командующими фронтами, устроенного И. В. Сталиным. Никакого отношения к действительности эта версия не имеет. [437]

Легенда о докторе «Фаусте»

Во время боев в городах на «фаустпатроны» приходилось до 70% всех подбитых танков.

Барятинский М. Тяжелый танк ИС-2 / Бронеколлекция 3.98

Одной из главных претензий к Г. К. Жукову было использование на улицах Берлина крупных механизированных объединений – танковых армий. Выше уже было показано, что немецких войск в Берлине осталось не так уж много. К тому же корпуса 1-й гв. танковой армии были переданы для непосредственной поддержки пехоты 8-й гв. армии и 5-й ударной армии. Тем самым танки словно растворялись в массе стрелковых соединений. Однако теоретически на узких улицах города танки должны были стать легкой жертвой ручного противотанкового оружия.

Легенды о великих и ужасных фаустниках, как главной опасности для танков в Берлине, есть исключительно продукт мемуарной литературы. Например, командующий 1-й гвардейской танковой армией М. Е. Катуков пишет в своих воспоминаниях:

«Ось нашего наступления проходила по улице Вильгельмштрассе, упиравшейся в парк Тиргартен, что неподалеку от имперской канцелярии и Рейхстага. Очень мешали нам фаустники. Засядет иной в канализационном колодце или в подвале дома и бьет по вырвавшимся [438] на улицу танкам. Выпустит фаустпатрон – и машина запылала»{217}.

Сколько раз такая картина имело место, из мемуаров непонятно – никакой статистики, конечно же, не приводится. Жанром воспоминаний приведение точных цифр не предусматривается. Меня этот вопрос давно интересовал, так как наблюдались противоречия между реальными возможностями ручного противотанкового оружия и его ролью в боях по воспоминаниям участников. [439] Что хуже всего, расплывчатые оценки постепенно расползались по научно-популярной литературе. Так, в книге о противотанковых средствах ближнего боя мы можем почерпнуть следующие данные: «Во время Восточно-Померанской операции, например, во 2-м мехкорпусе 2-й гвардейской танковой армии 60% потерянных танков были подбиты «панцерфаустами». Приходилось не только снабжать танковые подразделения пехотным десантом (обычный прием в РККА еще с начального периода войны), но и выделять специальные группы стрелков и автоматчиков для борьбы с «фаустниками». В боях на подступах к Берлину весной 1945 года потери танков от «фаустпатронов» составили от 11,3% до 30% (по разным армиям), в уличных боях в Берлине еще выше. Около 10% танков Т-34, потерянных в ходе Берлинской операции, были подбиты «фаустниками» (хотя высокий процент потерь танков в уличных боях был выявлен еще до появления «панцерфауст»)»{218}. Из текста так и не стало понятно, каковы были потери от «фаустников» в Берлине. То ли «выше 11,3% – 30%», то ли «около 10%». Причем наметанный глаз сразу цепляется за «2-й мехкорпус» 2-й гв. танковой армии. Такого корпуса, ни танкового, ни механизированного, в составе танковой армии в Восточно-Померанской операции не было. Был во 2-й гв. танковой армии 1-й механизированный корпус С. М. Кривошеина. Одним словом, такие расплывчатые данные могут трактоваться как угодно.

Некоторую ясность могли внести документы. Но когда документы привлекаются обличителями, то получается только хуже: «В «Докладе о боевых действиях 1 гв. ТА с 16 по 2.05», представленном в июне 1945 г. [440]

(№ 00322) начальнику штаба ГСОВ в Германии, в частности, указывается, что: «…анализ причин безвозвратных потерь танков и СУ в уличных боях за город Берлин показывает относительное увеличение потерь танков от фаустпатронов (до 10%. – B. C.), применяемых немцами в больших размерах во время уличных боев». И там же: «…б) боевые потери в уличных боях характерны повышенным количеством машин, вышедших из строя от фаустпатрона»{219}. К первой цитате приводится весьма своеобразная ссылка – «л. 187-258». Не может одна фраза располагаться на почти что сотне страниц. Опять же неясно, как и где В. Сафир рассчитал 10% потерь. Тем более непонятно, почему эта цифра должна ужаснуть читателя и стать поводом для осуждения Г. К. Жукова.