Читать книгу "Опрокинутый рейд - Аскольд Шейкин"

— Но почему вы в обозной колонне? Надо доложить генералу.

— Зачем? Будем на версту ближе к голове обоза. Что это даст?

— Понимаю, — Павлуша залился краской. — Вас, господа, разыскивает один офицер. Его фамилия Варенцов.

Шорохов оглянулся. Ни Манукова, ни Михаила Михайловича поблизости не было. Ушли куда-нибудь в тень.

— Семен Фотиевич?

— Да. Мне говорили. Это ваш знакомый?

— Еще бы! И последний раз, Павлуша, я встречался с ним не так давно. Знаете когда? Вам я скажу: во время визита к генералу Шкуро. Да-да! Варенцов ведь не из вашего корпуса.

Павлуша подхватил:

— Подумать только! Он и сейчас от этого генерала. Прибыл на рассвете сегодня. И так вовремя! В штабе дивизии его приняли как самого высокого гостя.

«Корпус Шкуро пойдет на прорыв к мамонтовцам, — про себя перевел на язык разведывательного сообщения эти слова Павлуши Шорохов. — Очень важная новость».

— Но тогда я вам тем более должен сказать, — продолжал Павлуша. — Только не подумайте, бога ради, что это сплетня. Такой гнусности я себе никогда не позволю.

— Что вы, Павлуша!

— Этот офицер обеспокоен судьбой отца. Некоторые сведения у него есть. Очень нерадостные. Я бы вам даже советовал с ним не встречаться. Резкий, несдержанный. Вы меня понимаете?

— Вполне. Но только и мне о его отце ничего не известно.

— Конечно, — уже сидя на лошади, говорил Павлуша. — Конечно…

Он так и не напомнил про обещание взять его в Англию. И пожалуй, потому столько говорил сейчас сам, чтобы и Шорохов не успел это сделать. Тоже не хотел больше лжи.

«Не Семен ли Варенцов тут вмешался? — думал Шорохов, глядя вслед ему. — Может, это даже и к лучшему».

• •

На ночлег остановились в большом селе. Хитроватому уряднику оно не нравилось.

— Воры. Бывал. Ободрали как липку. И когда еще! В мирное время! Без портянок ушел. И без сапог тоже. Такие жохи!

Для постоя он выбрал дом побогаче, экипаж без всякого спроса вкатил в сарай, задняя половина которого почти доверху была завалена сеном. Хозяевам отвечал, посмеиваясь:

— Потерпите. Не в зятья прошусь.

В ожидании ужина они все трое стояли у ворот. Шорохов чувствовал себя так же плохо, как прежде. Не радовали ни теплый вечер, ни предстоящая ночь. Тогда, правда, можно будет просто лежать. Но станет ли от этого легче?

По улице бродили пьяные казаки, мужики-возчики. Неподалеку была кузница. В ней стучали молотки. Звуки ударов болезненно отдавались в голове. «От усталости, — успокаивал Шорохов себя. — Извелся. За ночь просыпаюсь по сотне раз».

Наголо стриженный худой мужчина в рваной шинели, в лаптях, с палкой, держась за плечо мальчишки-поводыря лет восьми, шел мимо их избы, что-то бормотал.

Мануков бросил им вдогонку:

— Слепая Россия.

Михаил Михайлович сразу же иронически спросил:

— Вас это злит или радует?:

— Меня? Боже правый!.. Но каков балласт? И сколько сейчас такого балласта на шее России! И если б одной России!.. Но, в конце концов, слепой — чепуха. Сколько он еще проживет? Лет десять, ну двадцать. Страшнее другое: этот мальчишка. В детстве — попрошайка, в юности — вор, в пору зрелости — каторжник.

— Роднулечка, — издевательски пропел Михаил Михайлович. — Это закон природы. Вы никогда не задумывались над тем, чем дерево отличается от бандита? Так вот. Дерево прежде сажают, а потом оно вырастает. Бандит сперва вырастает. Его сажают потом. И только.

«Но вы же не победите», — подумал Шорохов.

— Крути не крути, — сказал он, — а лет через сорок не нам с вами, а нынешним мальчонкам, уж какие они там ни будут, станет принадлежать все. Годы!

— Ну и что? — Мануков в упор взглянул на него.

— Как они потом пожелают добром нашим распорядиться, так и будет.

— Будут… будет… станет, — Мануков досадливо кривился. — Большевистский язык. Они эти слова все время твердят. Мне дай настоящее. И чтобы оно было поярче. А то, может, я еще и не пожелаю до этого «будет» дожить.

Урядник вышел на крыльцо, позвал ужинать. Хозяев в горнице не было. На столе стояли крынка молока, миска с десятком вареных яиц, лежал каравай хлеба.

— Больше ничего не спроворил, — усмехнулся урядник. — Такой народ. И денег никаких не берут.

Мануков принялся за еду. Шорохов безучастно сидел на лавке. Михаил Михайлович, пристально посмотрев на него, объявил, что тоже будет ужинать позже.

Он вышел из избы, но очень скоро вернулся, таща за руку мальчишку-поводыря.

— Хочешь украсть? — скрипуче спрашивал он. — Ты вор? Вор?

— Пустите, дядечка, — ревел мальчишка.

— Вот вам, пожалуйста, — Мануков назидательно кивнул в сторону Шорохова. — Бьюсь об заклад: сей юный рыцарь плаща и кинжала услышал ваши слова и уже сейчас хочет взять себе все, что ему в дальнейшем будет принадлежать. И как прикажете в данном случае к этому относиться?

Михаил Михайлович сел на скамью, зажал мальчишку коленями, схватил за уши и, будто листочки бумаги, начал скручивать их в своих длинных и тонких пальцах. Мальчишка зашелся в крике.

Мануков первым не выдержал:

— Хватит. В конце концов, у нас тоже нервы.

Михаил Михайлович отшвырнул мальчишку. Тот тяжело шлепнулся на пол. Привстал. Снова упал. Наконец толкнул дверь и выбежал из избы.

— Вы их не знаете, — Михаил Михайлович брезгливо вытирал руки об оконную занавеску. — А я в Москве насмотрелся. В подвалах, в люках под улицами. Набежали со всей страны, будто для них в этой красной столице медом намазано. Знаете, как они официально называются? Беспризорные. Им всего лишь недостает призора! И хотите московский анекдот? Чека устраивает на эту публику облавы. Думаете, чтобы пустить ее на фарш для свиней? Как бы не так, прекраснейший! Одевать, обувать, кормить и учить.

— Да хватит, — вновь прервал его Мануков. — Кто вы: солдат или баба?

Косясь на Шорохова, Михаил Михайлович подсел к столу, налил себе в кружку молока.

— Хотя бы руки помыли, — проговорил Мануков и тоже покосился на Шорохова.

Он встал, вышел на крыльцо. Было ясно: подозревают в заразном заболевании. Холера, тиф сейчас почти всюду. И что делать, если в самом деле так? Дом далеко. Еще неделя. Не меньше.

Уже стемнело, но светила луна. Из-за угла избы ему махал рукой, подзывая, мальчишка-поводырь.

— В сарае, куда вашу повозку вкатили, дядечка ждет, — с натугой прошептал он, едва Шорохов приблизился.

• •

Связной!

Шорохов возвратился к крыльцу, постоял, прислушиваясь. Сквозь раскрытое окно доносились спокойные голоса Михаила Михайловича и Манукова. Едва ли они его сейчас хватятся.