Читать книгу "Лабух - Алексей Молокин"

— Дайана убьет меня, скажет, вот гад, нарочно ведь не разбудил, — пробормотал он, — хотя, с другой стороны, будить Дайану — занятие тоже отнюдь не безопасное. Ну и ладно, в конце концов, это ведь мой отпуск.

Мимо, независимо задрав хвост, прошествовала Черная Шер, улыбнулась хозяину желтыми утренними глазами и пошла по своим делам, наверное, в кочегарку к Савкину. Там было тепло, и там были мыши. Кроме того, Шер с Истопником сразу же почувствовали друг к другу симпатию, наверное, на почве общей теплолюбивости. А еще Шер по достоинству оценила деликатесные консервы «Завтрак туриста», которыми от души потчевал ее народный изобретатель и мастер матерной частушки.

Шлепанье гребных колес по воде стало чаще, дирипар, пыхтя и пшикая паром, разгонялся, пилоны с пропеллерами стали медленно поворачиваться, а сами пропеллеры шевельнули своими саблевидными лопастями, провернулись, заахали все чаще и чаще и, наконец, басовито загудели. Паровой цеппелин готовился к взлету.

Наконец, раздался мощный гудок, потом еще один, и еще, — дирипар прощался с рекой и приветствовал небо.

«Какой у них любопытный тост, — подумал Лабух: — «За легкий воздух и тяжелую воду!» Ну да, котел у них работает, видимо, на тяжелой воде, так что тост вполне уместный. Эк гудит, прямо протодьякон, а не средство передвижения. Однако сейчас Дайана проснется, таким ревом, пожалуй, можно разбудить даже глухаря, не то что нежную лютнистку. Впрочем, глухарей больше нет, есть дельцы, начальники, чиновники... А вот музыкантов из глухарей все равно не получится, тут уж никакой Грааль не поможет».

Паровой цеппелин взлетал. Пропеллеры, словно озверевшие самураи, рубили утренний туман кривыми саблями лопастей, нос слегка приподнялся, парусиновые чехлы на спасательных шлюпках вздулись, наконец, река вздохнула, и отпустила, поцеловав на прощание днище. Лабух неожиданно увидел внизу пенную воронку и расходящиеся от нее во все стороны волны. Они взлетели.

Дверь каюты отворилась, и на палубе появилась одетая в короткий халатик Дайана.

— Что, уже взлетели? — буднично спросила она. — А почему ты меня не разбудил?

— Тебя и гудок-то не сразу разбудил, — Лабух с удовольствием посмотрел на Дайану. — Где уж мне, тихоголосому. И вообще, хороша Дайана утром! Учти, это комплимент.

— Гудок-то меня как раз и разбудил, — отозвалась Дайана, — только девушка должна привести себя в порядок, прежде чем появляться в приличном обществе, а на это требуется время. Так что насчет «хороша» — это не комплимент, а признание плодотворности моих усилий.

— Доброе утро, Дайана, — Лабух обнял ее за плечи. — И... До свидания, Город!

— Доброе утро, Вельчик, — тихо отозвалась Дайана. — Доброе утро, Город! Доброе утро, Явь. Холодно, — она поежилась. — Пойду-ка я оденусь, все равно ты не оценил моего хорошо обдуманного неглиже.

— Я оценил, — сказал Лабух, — просто я забыл тебе об этом сказать. Я утром забывчивый. Так что если я чего-то там не сказал, то ты скажи эта себе сама. Возвращайся поскорей, и, знаешь что, захвати мою гитару, похоже, она мне понадобится.

— Ты еще мне самой себя любить посоветуй! Во всех смыслах. Ленивый ты, Лабух, и корыстный — чистый сатрап, да ладно уж, захвачу, — Дайана не спеша, чтобы Лабух мог напоследок оценить продуманный утренний неглиже, удалилась в каюту.

Теперь пропеллеры тихо шелестели, вознося дирипар над городом по широкой плавной дуге. Утренний туман редел, неожиданно выскочило совершенно мультяшное, веселое солнце, похожее на каплю меда. Сверкающая оранжевая капля то вытягивалась, словно восклицательный знак, то сплющивалась, как будто примеряясь, в каком виде явиться сегодня миру. Наконец солнце прекратило оригинальничать, приняло свою обычную форму и воссияло. И сразу мир обрел четкость, зажглись капли росы на поручнях, последние клочки влажного волокнистого тумана растворились в еще зябком воздухе.

Город распахнулся перед Лабухом сразу и весь, словно огромная ладонь Человека в картинках, розовый и синий, чистый, как проснувшийся ребенок, удивительный и удивленный.

И Лабух подумал, а не наиграть ли Городу имя? Ведь не было имени у этого Города, был Город Глухарей и Город Звукарей, а теперь они слились, и появился просто Город. А Город должен иметь имя, без имени ни городу, ни человеку нельзя. Конечно, с именем можно было и подождать, отпуск все-таки, но Лабух знал, что нельзя войти в один и тот же город дважды, и решил не тянуть.

Хлопнула дверь каюты и появилась Дайана в джинсах и свитере с Лабуховой «Музимой» в руках.

— Зря ты утеплялась, видишь, солнышко взошло, сейчас жарко станет, — Лабух осторожно взял гитару, — и вообще, в халатике ты смотрелась куда грациознее.

— Не переодеваться же еще раз, — возмутилась Дайана. — Кстати, что ты намерен делать? Зачем тебе в такую рань гитара? Ты ведь просто так теперь не играешь, я-то знаю.

— Да вот, собираюсь наиграть городу Имя, — смущенно ответил Лабух, — негоже как-то его без имени оставлять.

— А может, не надо, — осторожно спросила Дайана. — Может, у него уже есть имя? И вообще, ты в отпуске, да и женская интуиция подсказывает мне, что добром это не кончится!

— Чепуха! — решительно сказал Лабух и включил звук. Солнце прокатилось по лезвию штык-грифа, порезало палец, и красноватой каплей кануло вниз.

Внезапно откуда-то из каюты донеслись мощные звуки знаменитой «Мурки».

Вообще-то «Мурка» не являлась каким-то одним музыкальным произведением, скорее, эта музыка, как и ее создательница, плавно перетекала из ипостаси в ипостась, никогда окончательно не выходя из моды. «Мурка» была известна еще в древности. Давным-давно некая разбитная маркитантка сочинила эту песенку и, забравшись на бочку из под шнапса, впервые исполнила ее для наемников Шлиппенбаха. На другой день наемникам не повезло, а маркитантке, как потом выяснилось — наоборот. Рассказывали, что веселая маркитантка впоследствии удачно вышла замуж за какого-то варварского царя, которого, впрочем, благополучно пережила для того, чтобы на время пропасть в пыльных кулисах истории, откуда вынырнула спустя добрую сотню лет, не потеряв живости характера. Бывшая Мурка-Катарина стала просто Марусей и весьма успешно верховодила бандой в одном из самых веселых портовых городов мира. «У нашей Мурки девять жизней», говорили подельники, которые, в конце концов, ее и сдали, а сдав, помянули той же песенкой, «Муркой», дописав от себя несколько куплетов. В них подельники-клеветники обвинили лихую атаманшу в противоестественной связи с представителями тамошних властей, что было наглой ложью. На самом деле единственной любовью Мурки во все времена оставались маленькие блестящие камушки — бриллианты, и любовь эта была вполне взаимной. Мурка, не долго думая, влюбила в себя следователя, шутя выбралась на волю, облачилась в кожаный реглан и жестоко отомстила бывшим товарищам, после чего навсегда покинула негостеприимную северную страну для того, чтобы под именем «Мэрилин» стать одной из культовых женщин своего времени. Однако на этот раз выйти замуж за местного вождя ей так и не удалось, и она, привыкнув доводить все до логического конца, инсценировала самоубийство. И теперь только мелодии популярных песенок, таких, как «Без адаманта нет аманта!», напоминают о том, что истинная Мурка не умерла, нет, она бессмертна, она ждет своего часа, чтобы опять появиться среди людей, отстучать ритм каблучками на днище пустой бочки или на парадном паркете ассамблеи. Или хотя бы вот так, зазвучать навязчивой мелодией в тысячах мобильных телефонов, — я здесь, я никуда не делась. Привет от Мурки!