Читать книгу "Вальс с чудовищем - Ольга Славникова"

По наблюдениям Мыши, клиенты «Людмилы» были точно такие же, как и все остальные люди. То есть принципиально непарные. Можно сказать, отбракованные. Обрезки ткани, из которой выкроили платье. Казалось, будто есть где-то настоящее, большое человечество – и обрезки своим присутствием даже доказывают в метафизическом смысле его существование. Но сами они ни в какое дело не идут. И Мыши было известно, почему такое происходит с мужчинами и женщинами в ее стране. Ровно потому, что все они в школе изучают русскую литературу.

Собственно, ничего против Пушкина, Тургенева и Толстого Мышь сказать не могла. Ей даже немного нравился Чехов и его старинное пенсне. Настоящими врагами человечества были учительницы лит-ры, отличавшиеся от обыкновенных физичек и ботаничек сознанием своих особых полномочий. Любовь, про которую писали классики, была у них в эксклюзиве. Их задачей было не пропустить любовь в современность. Не позволить, иными словами, чтобы учащиеся средних школ фактически строили из себя Ростовых и Болконских и тем покушались на святое. Современные девочки и мальчики были недостойны классических сюжетов и вообще подозрительны. От кого-то Мышь слыхала, что раньше рисовать портреты Ленина разрешали не всем, у кого, допустим, есть такое странное желание, а только особым художникам по утвержденным спискам. Здесь выходило то же самое. Если между кем-то в классе возникали отношения (а не просто секс в родительский дачный сезон), это обязательно касалось учительницы лит-ры.

Вероятно, Мыши попался на жизненном пути один из самых злостных экземпляров. Зоя Викторовна, в просторечии Зуя, перетянутой талией и вислозадостью напоминавшая осу, не могла, конечно, не отследить, что между Мышью и спортсменом Терентьевым проскакивает электричество. Всем было видно, что Терентьев и Мышь подходят друг другу: единственные в классе одинакового роста. Внезапно наступил момент, когда Терентьев сделался для Мыши особенным человеком. Ей стало интересно вечерами болтаться во дворе, потому что там она могла случайно встретить Терентьева. Она полюбила его свитера и две вельветовые куртки, как никогда не любила ни единую собственную шмотку. Через него ей стало понятно, что чувствуют другие девицы к модным тряпочкам от Мехх и Benetton. Через него она могла бы любить все остальное человечество, включая Зую с ее благоговением перед Пушкиным и крашеной фигушкой на маленькой ученой голове.

Отношения развивались медленно, будто в четырехтомнике из XIX века. Терентьев ходил одинокий, засунув руки в карманы, и улыбался мечтательно. По закону жанра, приближался миг объяснения. И наконец на уроке лит-ры (надо же было случиться именно такому!) Мышь увидала, как от Терентьева к ней движется по рядам самая настоящая классическая записка. Сразу все мысли у нее в голове разложились на радугу. Счастье катилось к ней по классу волной передающих рук, понимающих взглядов, тихих смешков. У Терентьева, сидевшего впереди совершенно спокойно, уши пылали, как две большие бархатные розы.

Но тут раздались ужасные, будто гвозди в гроб, удары каблуков. Зуя, для чего-то засучив рукав до локтя, цапнула записку. Пока она читала, близко приставив бумажку к запотевшим очочкам, в классе установилась тишина. Все понимали: вот так это и выглядит, когда человек не верит собственным глазам. Лицо у Зуи менялось снизу вверх и сверху вниз. Наконец она смяла записку, превратив Мышино счастье в сухой комочек.

– Терентьев, вон из класса, – страшно произнесла она, стоя, будто на плакате, со сжатым кулаком.

И спортсмен Терентьев, сутулясь, с улыбкой до левого уха, вышел из класса – и из Мышиной жизни, конечно, потому что поправить дело после такого краха было уже нельзя. Отсюда и пошло Мышино ничто — ведь нельзя же считать за что-то суперкраткие отношения с накуренным придурком, изрекавшим изречения вроде «Секс – это повод для стиля, детка». Мыши было плевать на стиль, как всегда, и придурок, в сумерках не отличавший ее от свалившейся на пол подушки, моментально надоел. Но теперь, постарев с шестнадцати до двадцати, Мышь опять на что-то надеялась. Фирма «Людмила» ввела ее в соблазн. Неизвестно откуда возникала уверенность – такая же полная и радостная, как и Мышина уверенность в содержании записки, – что оставшийся без нее одинокий Терентьев рано или поздно явится в бюро знакомств. По всему получалось, что их контора с этими пошлыми креслицами и золочеными часами, чьи стрелки напоминали стрелы амура, – самое правильное место, где следует ожидать Терентьева. Она и ждала, пренебрегая прочими женихами, на чьих макушках замечала – сверху вниз – неизвестные самим владельцам нежные лысинки.

И в один прекрасный день к Мыши действительно пришли. Но только это был не Терентьев. Зуя, одетая среди бела дня в какой-то пыльный бархат с блестками, уселась перед Мышью для интервью. Зуя очень постаралась измениться: крашеная фигушка превратилась в пенку кудрей, глаза без очков были подрисованы так, что казалось, будто Зуя смотрит в прорези полумаски. Близоруко вглядываясь в громадную девицу за столом, она, должно быть, смутно узнавала что-то – но боялась узнать до конца.

– Зоя Викторовна, здравствуйте, как ваше здоровье? – в голосе Мыши прозвучало чувство, которое посторонний мог бы принять за искреннюю радость от встречи с любимой учительницей. Зуя вздрогнула так, что под бархатной юбкой стукнулись друг о друга костлявые коленки.

«Явилась», – подумала Мышь со злорадством. Ей казалось, будто Зуя совершает суетливые движения под ее внутреннюю музыку. Ей хотелось крикнуть на всю контору: «Полюбуйтесь, что вы натворили! Все эти безумные мужчины и женщины, которые ходят сюда или стесняются прийти, – ваша работа. Это вы сделали самое большое в мире ничто. А теперь хотите не подчиниться своим же собственным законам? Хотите, чтоб у вас был персональный старый и лысый Терентьев? Вы, Зоя Викторовна, может быть, хотите счастья? А не слишком ли много вы для себя хотите?»

– Рычкова? – вопросительно подалась вперед близорукая Зуя. – Так вот ты где работаешь… – Она старалась скрыть смущение и придать себе педагогический вид, застегивая на все золотые пуговицы тесный пиджак.

Зоя Викторовна, не волнуйтесь, – сказала Мышь медовым голосом, на который ее коллеги удивленно оглянулись. – Мы все работаем для того, чтобы вам помочь. Сейчас мы подробно поговорим о вашей личной жизни. Только так мы сможем подобрать достойного вас человека. Наша фирма известна высоким качеством услуг.

– А нельзя ли сперва посмотреть фотографии? – спросила Зуя сдавленно, окончательно прилипая своим малиновым бархатом к ворсу зеленого кресла. – Я, может быть, сама увижу, что мне нужно. Без этой бумажной волокиты…

– Конечно, Зоя Викторовна! – радостно откликнулась Мышь. Пакеты с грифами «Уроды» и «Идиоты» были у нее наготове, словно ждали именно этого часа. С уверенностью, что своей рукой осуществляет справедливость и действует от имени Судьбы, Мышь протянула Зуе наборы снимков, напоминающих, с точки зрения Мыши, запакованные нарезки колбасы, ветчины и балыка. Близорукой Зуе, на свое несчастье пришедшей без очков, предстояло увидеть на фотографиях просто кошмарные пятна – чего она, фактически, и была достойна.

«Вот тебе твой Печорин, вот тебе твой Болконский, – мысленно приговаривала Мышь. – А потом ты все равно расскажешь мне про себя все. Про первый сексуальный контакт. Про развод. Все твои тайны будут мои».