Читать книгу "Марта Квест - Дорис Лессинг"

3

Но прибывших в город спортсменов, как видно, вовсе не интересовали местные девушки.

Бал устроили у Макграта. Большой зал ресторана казался огромным овалом, окаймленным голыми досками, ибо скатерти со столов сняли и столы, коричневая поверхность которых была покрыта пятнами и кругами от мокрых стаканов, отодвинули к стенам. Музыканты сидели на эстраде среди кадок с папоротниками и другими растениями. Большая часть столов была занята молодыми женатыми парами, а крикетисты и завсегдатаи Спортивного клуба со своими девушками устроились в холле за длинным импровизированным столом, тянувшимся через всю огромную комнату. Впрочем, крикетисты постепенно перекочевали в бар и застряли там, а девушки, которым неохота было подпирать стенки, перешли в зал, чтобы потанцевать с местными молодыми людьми: те пришли сюда, вовсе не надеясь на то, что им удастся провести вечер с девушкой. Марта танцевала, когда ее приглашали; лишь под конец вечера она вернулась к столу гостей и обнаружила, что за ним сидят человек шесть крикетистов и ни одной девушки — все разбрелись кто куда. Впрочем, юношей это, видимо, ничуть не смущало, они пили и болтали, поглядывая на часы; все же при виде Марты один из них поднялся и пригласил ее танцевать. Она хотела завести с ним разговор, но это оказалось нелегко, и Марте, во всем любившей соответствие, стало досадно, что люди, чьими именами пестрят газеты, кумиры Англии, о которых с уважением говорят завсегдатаи Спортивного клуба, даже не умеют поддержать беседу, точно мальчишки, только что сошедшие со школьной скамьи. Иными словами, ее поразило, что атлеты не отличаются умом — где-то в душе она все еще считай, что знаменитые люди должны быть необыкновенными во всех отношениях. К тому же еще сегодня утром «Замбези ньюс» посвятила целых три колонки высказываниям капитана команды о международном положении: обстановка создалась весьма шаткая, сказал он, но, если бы спортсмены всех стран могли регулярно встречаться без всяких помех со стороны правительств, мир был бы обеспечен. После этого члены клуба «Ротари» и государственные служащие целый день повторяли его слова, одобрительно добавляя: «Да, сразу видно, что он дельный малый».

Несколько позже Марта танцевала с этим самым «дельным малым» и была неприятно поражена тем, что ему с ней так же скучно, как и ей с ним, — вернее, он держался совсем по-иному, чем принято у колонистов, и Марта решила, что ему скучно. Она привыкла к тому, что молодые люди выказывают ей знаки внимания, тогда как он как будто ждал, чтобы она говорила ему любезности. Когда танец кончился, Марта села и на вторичное его приглашение отрицательно покачала головой, а сама в это время подумала, что «миллионы женщин» позавидовали бы ей; однако эта мысль не доставила ей никакого удовольствия. Помещение у Макграта было так безобразно, оркестр так плох, что Марта, хоть она по обыкновению и выпила немало, была настроена скептически. Ей хотелось бы очутиться сейчас в постели. Все же она весело болтала, и губы ее растягивались в улыбке, как и у тех немногих девушек, которые еще оставались в зале; когда же за каким-то хлестким и занятным словечком последовал нежданный зевок, Марта заставила себя встряхнуться, и улыбка снова появилась на ее лице. Мейзи, которая случайно в эту минуту оказалась поблизости, небрежно заметила:

— Ого, наша Мэтти, видно, совсем не высыпается.

Это было сказано для увеселения компании и встречено смехом. Мейзи начали поддразнивать, молодежь уверяла, что она сама пользуется слишком большим успехом. Девушка сонно улыбнулась и шепнула Марте:

— Они так орут, эти англичане, что просто тошно становится, и такие воображалы — можно подумать, будто они делают нам одолжение своим присутствием.

И она тут же пошла танцевать с одним из них, покорно отдавая свое тело его объятиям и молча, выжидающе заглядывая ему в глаза. А сама через его плечо подмигнула Марте с иронической и покорной усмешкой. Но танец закружил и унес ее: это была опять всем довольная и восхищенная девушка.

В эту минуту к Марте обратился кто-то с обычным для здешних мест приветствием:

— Послушайте, хорошая, почему я до сих пор вас не видел?

Она встала и пошла танцевать, улыбаясь ему в ответ глазами. Своего партнера она несколько раз видела в клубе. Звали его Дуглас Ноуэлл, и это неизбежно привело к тому, что по созвучию его стали звать Ноу-олл.[7]Это был веселый, улыбающийся молодой человек, невысокий, скорее полный, чем худой, с округлым мясистым лицом и светлыми голубыми глазами; нос Дугласа был бы вполне правильной формы, если бы не был сплющен во время какого-то спортивного состязания; светлые волосы Дугласа были старательно прилизаны и казались липкими и тусклыми. Он не танцевал, а скорее прыгал с Мартой по комнате, время от времени испуская победный клич, а Марта машинально успокаивала его, убеждая вести себя как подобает цивилизованным людям.

— Как вас зовут? — кокетливо спросила она.

— Вот так вопрос! А я знаю, как вас зовут, — сказал он в ответ.

— В таком случае вы в более выгодном положении, — заметила она.

Ей хотелось, чтобы он назвал себя, она была несколько обижена, что он до сих пор не пытался ей представиться.

— Адам, — проговорил он с затаенной усмешкой в голубых глазах.

Марта удивленно взглянула на него: этот ответ был литературнее, чем можно было ожидать от «волка», а она знала, что он принадлежит к заправилам — ей говорили, что это он помог Бинки создать клуб.

— Как жаль, что вы знаете мое имя и я не могу быть Евой, — сказала она, инстинктивно отбросив сентиментальный материнский тон.

— О, вы вполне можете сойти за Еву, вы такая… — воскликнул он и крепче прижал ее к себе, продолжая прыгать с ней по комнате в нелепом танце.

Когда оркестр кончил играть, оказалось, что уже поздно. Марта удивилась — сегодня она не скучала. Дуглас заметил, что зашел сюда случайно, он последнее время почти нигде не бывает.

— Видите, какой я счастливый: познакомился с такой хорошей-прехорошей… — заметил он, блеснув глазами.

— Какой, какой? — не веря своим ушам, спросила она.

— Очень хорошей, — повторил он, употребляя прилагательное без существительного — фокус, к которому он любил прибегать, так же как любил раздельно произносить слова, точно взвешивая каждое, благодаря чему его медлительная речь казалась даже педантичной.

Марта спросила, почему он перестал бывать среди молодежи и его теперь почти не видно в клубе. Он ответил, что готовится к экзаменам, а к тому же дал зарок не притрагиваться к спиртному.

Марта чуть не сказала по привычке: «Вот пай-мальчик, вот здорово», но вместо этого вдруг спросила:

— А зачем вы так много пьете?

С самым серьезным видом он принялся объяснять ей, что играть в регби уже не может — возраст не позволяет, а полнеть не хочется, к тому же доктор сказал, что у него — язва. Дело в том, что язва желудка была у большинства членов Спортивного клуба, и они любили поговорить о ней как о чем-то, с чем они обращаются крайне осторожно. «Нет, это не для меня, — уверяли они, — я не могу этого есть». Или: «Моя язва не позволяет мне этого», — точно язва — это ребенок, а страдающий ею — заботливая мать. Они обращались с той частью тела, которая была поражена язвой, так, словно хотели ее защитить и оберечь от всего. Они как будто даже гордились ею.