Читать книгу "Дальний берег Нила - Дмитрий Вересов"

– Дарлин Ти, пожалуйста, подойдите к стойке консьержки. Повторяю, Дарлин Ти, пожалуйста, подойдите к стойке консьержки…

Ну, раз вы так просите…

У стойки ее с озабоченным и хмурым видом ждала незнакомая медсестра, сжимая в руках пластмассовую дощечку с прикрепленным к ней листком.

– Дарлин, вы… вы только не волнуйтесь, пожалуйста, возможно, здесь техническая ошибка… Мы получили данные ваших анализов и… у вас нехорошая кровь… очень нехорошая. Мы вынуждены срочно отправить вас в больницу на обследование… Машина уже здесь.

Этого еще не хватало! Когда с таким лицом говорят «очень плохая кровь», это может значить только одно… Ну разве что еще лейкемию. Хрен редьки слаще? Превозмогая внезапную противность в ногах, внизу живота, опираясь на руку высокого санитара, доковыляла кое-как до машины и… Кому бы рассказать, какую радость способна вызвать в отдельных случаях даже протокольная физиономия полковника Паунда, поджидавшего ее в салоне «скорой» в белом халате.

– Доктор, я буду жить?

Он, естественно, даже не улыбнулся в ответ.

– Ситуация изменилась, мэм. С вами хотят говорить.

Санитар деловито закачивал шприц из розовой ампулы.

– А нельзя ли без этого, полковник? Я еще от прошлого раза не отошла. Обещаю смотреть только в потолок и согласна даже на завязанные глаза.

Санитар вопросительно посмотрел на полковника.

– Ладно, – сказал, наконец, Паунд. – Можете смотреть куда хотите.

Дорога оказалась на удивление короткой. Уже через час они въехали в Лондон со стороны Хендона и еще минут через двадцать остановились у пузатенького особняка на прекрасно знакомой Тане Камберлэнд-террас, не доехав всего полквартала до одного из предприятий «Зарины» – кабаре «Сикрет-Сервис», выдержанном в стилистике «плаща и кинжала». Даже официантки расхаживают в черных масках. Выходя из автомобиля, Таня не могла не улыбнуться непреднамеренной иронии судьбы. Впрочем, такой ли уж непреднамеренной? Полковник отметил несерьезное выражение ее лица, нахмурился, решительно взял под руку и в бодром темпе повел ко входу.

Выпустил ее руку только на втором этаже, в комнате, служащей то ли большим кабинетом, то ли библиотекой, – стеллажи до потолка, уставленные внушительного вида томами; неизменный камин, монументальный письменный стол в дальнем конце комнаты; в симметричных альковах – два стола поменьше, крытые зеленым сукном, при них кресла. В одно из кресел полковник усадил Таню и молча вышел.

Текли минуты. Таня потянулась, встала, чтобы размять ноги, прошлась до стеллажа, сняла с полки первый попавшийся том, раскрыла наугад.

«Фамильный герб рода Морвенов (XV век) представляет собой белый мальтийский крест на белом поле…» Белое на белом? Пятьсот лет конспирации – круто!

– Я не помешал?

Таня резко обернулась. Книга выпала из враз ослабевших рук, стукнулась об паркет…

– Ты?!

Ее накрыло волной… нет, не памяти даже, ибо это осталось вне памяти, вообще не отфиксировалось сознанием, сразу ухнув в темную глубину, неподконтрольную разуму и только в узловые мгновения жизни озаряемую магической вспышкой. Тогда то, что казалось небывшим, становится бывшим…

…Ее первая лондонская ночь. Оживший Винни-Пух на обоях. Луна в незашторенном окошке. И двое на волнах… Не вором, но банкиром оказалось сознание, и пережитое возвращалось с процентами, накопленными за шесть лет…

А потом они просто валялись, смеясь ни о чем. Притормозившее время не спешило переходить на обыденный аллюр. Ее ладонь тихо гладила безволосую голову, лежащую у нее на груди…

– … а мне еще привиделось, что ты светишься. А это луна через окошко в твоей лысине отражалась.

– А ты вправду светилась. Изнутри.

– Это потому, что обрела то, чего мне недоставало. Но не поняла, что именно, и теперь не понимаю…

– Обязательно ли понимать?..

– А потом это что-то ушло, и я даже не заметила потери… Но теперь – навсегда…

– Навсегда – ответственное слово…

– А помнишь, ты говорил о мужчине, живущем во мне…

Он приподнялся на локте, посмотрел на нее блестящими глазами.

– Ты вспомнила?

– Вспомнила… Расскажи мне о нем.

– Видишь ли, инь и ян, мужское и женское – это принципы, не феномены. А в каждом феномене мужского и женского начал заложено почти поровну. «Почти» – потому что для движения нужна разность потенциалов, а «поровну» – потому что для существования необходимо равновесие и внутри феномена, и вне его. Такое почти равновесие есть и в человеке – на генетическом уровне, на гормональном, на духовном. Каждая женщина – это процентов на сорок восемь мужчина, а каждый мужчина – это на столько же женщина. Многое в нас определяется этим живущим в нас существом противоположного пола. Еще до нашей с тобой встречи моя внутренняя женщина – натура тихая, созерцательная, немного вещунья – возжаждала твоего внутреннего мужчины, бесстрашного и безжалостного, дьявольски умного, жестокого, беспощадно справедливого и невероятно сильного. И твой мужчина откликнулся – и отдал твою женщину моему мужчине…

Она слушала его, загадочно улыбаясь.

– И вот теперь…

– А теперь мой мужчина будет любить твою женщину.

Она соскользнула пониже и, возбудив его пальцами, слегка надавила на головку. На самом кончике открылась щель. Раскрывшись до предела, она осторожно ввела в эту щель клитор и начала сокращать мышцы…

Он проснулся, почувствовав прикосновение к уху ее зубов. Еще не больно, но уже чувствительно.

– Эй! – позвал он. – Отпусти!

К уху прижались мягкие губы, зашептали:

– Ты говорил, что твоя женщина хотела меня еще до встречи со мной. Как так? Что ты знал обо мне? Откуда? Почему ты в ту ночь оказался там?

Лорд Эндрю Морвен протер продолговатые, неуловимо монголоидные глаза, улыбнулся, напружинил некрупное крепкое тело и мячиком выпрыгнул из кровати.

– Пойдем, – сказал он. – Я покажу тебе кое-что.

– Что у тебя там? – спросила она, глядя, как он старинным ключом открывает окованную железом дверь в подвал. – Камера пыток? Скелеты умученных жен и врагов? Бочонки амонтильядо?

– Свидетельства тайного порока… Погоди, я включу электричество…

Со сводчатого потолка тек мягкий свет, с голых белых стен глядели цветные прямоугольники картин.

Никакого сравнения с собранием покойного Родиона Кирилловича Мурина эта коллекция не выдерживала. Штук пятнадцать полотен, разные эпохи, страны, школы, причем кое-что Таня явно уже видела – в музеях, в художественных альбомах. Если это копии…

– Ну, разумеется, копии, – словно читая ее мысли, сказал Морвен. – Единственный оригинал – вот.

Он ткнул в довольно посредственный, по мнению Тани, альпийский пейзажик.