Читать книгу "Ультиматум Гурова - Алексей Макеев"

— Стоит все-таки проверить, а не она ли наняла киллера, чтобы он красавчика грохнул, — предложил Гуров. — Знаешь ведь, как бывает: в симпатиях отказал, «рыжье» под матрацем прятал, да еще ревновать заставлял, душеньку терзал. В их среде такие решения на раз-два принимаются. Могла она его убить. Чужими руками, а могла.

— Чисто теоретически я с тобой согласен. — кивнул Крячко, — а по-житейски нет.

— Так и я с собой не согласен, — хмыкнул Гуров. — Теория одно, а практика — другое.

Профессор Лозовский с удовольствием согласился встретиться с Гуровым и предложил приехать к нему в клинику. У них там закончился какой-то симпозиум или семинар и все гости разъехались. В клинике бардак, антисанитария и большой аврал. Борис Моисеевич намекнул, что вполне можно уединиться в его кабинете, где теперь достаточно коньяка и закуски всех видов.

Отдав последние распоряжения оперативникам, Гуров и Крячко отправились в клинику. Профессор Лозовский, блестя стеклами очков и лысиной между крупных ушей, потащил гостей к себе в кабинет, по пути отдав кому-то строгий приказ всем говорить, что он уже уехал и до завтра его не будет.

В кабинете тоже порядка не было. Белое светлое помещение, где всегда царил идеальный порядок и стерильная чистота, сейчас выглядело иначе. Множество совершенно лишних стульев, захламленный приставной столик у рабочего стола профессора, куча пакетов и бумаги на кожаном диване и гора посуды на журнальном столике в углу.

Проводя гостей мимо этого безобразия, профессор морщился и потирал руки. Он распахнул еще одну дверь и пригласил сыщиков во вторую комнату, где порядок удалось сохранить в первозданном виде. Это была святая святых профессора: его комната отдыха и комната для размышлений. Судя по ноутбуку на столе, он тут и работать любил больше, чем в основном кабинете.

— Вы не представляете, каких нервов стоят такие мероприятия, — вещал профессор. — Но учреждению без этого нельзя. Если хотите жить в научном мире, приобщаться к его течению и его достижениям, нужно иногда на себя сие бремя надевать. И себя показать и на других посмотреть.

Наконец они устроились у окна. Крячко взял на себя обязанность разливать и вообще хозяйничать, а Гуров стал расспрашивать о ходе лечения Татьяны Калининой.

— Вы знаете, Лев Иванович, я хвалю себя за то, что не положил девочку в клинику. Чутье, что ли, подсказало, опыт. У нее, при всей видимости адаптивных способностей психики, очень ранимая структура. Как бы вам проще это объяснить? Очень хрупкая начинка в очень крепком сосуде. Но и проблема лежит в том, что сосуд это крепок, как изнутри, так и снаружи. И туда попасть сложно и оттуда что-то вытащить. Понимаю, что это речь не психиатра, но терминологией я вас задавлю насмерть.

— Да уж, — согласился Гуров, — вы уж попроще, как для идиотов. У нас тоже в конце дня с головой проблемы. Трудно воспринимаем новое и чуждое.

Выпили, посмеялись, закусили, и профессор, потирая руки, продолжил:

— Наверное, у вашей Татьяны затронуты глубинные слои. Сканирование мало что дает, а вот рефлексы, реакции нарушены, это я вам совершенно точно говорю. Самый простой способ — заглушить раздражитель медикаментозно, подавить в комплексе. Но вы же знаете, каких результатов мы обычно добиваемся, идя таким путем? Подавление, торможение. Это путь превращения человека в овощ. Она девушка не буйная, не агрессивная, поэтому кощунственно так поступать.

— То есть вы в замешательстве и ничего не понимаете? — спокойно врезал правду-матку Крячко.

— Отнюдь, — возразил профессор и выразительно посмотрел на рюмки.

Крячко согласно кивнул и разлил еще по одной. Выпили молча, закусили.

— Тут ведь как, — сказал профессор, — мы идем путем аналогий, сходства реакций. Собаку Павлова представляете?

— А как же! — с готовностью подхватил Крячко. — Мы ей звонок, она нам желудочный сок.

— Конечно, — согласился захмелевший профессор, для которого эти две рюмки были за вечер не единственными. — Только я не о том. Представьте другой подход. Выделяется слюна на звонок или включение лампочки — собака жива, а не выделяется… Тут уровень нервных реакций совсем иной, господа мои. Если у человека происходит раздвоение личности, если наслаивается второе «я», что спровоцировано внешним сильным раздражителем, то в основе лежит нечто потаенное, сформировавшееся еще в детстве. Причем этот конгломерат прочен, потому что сформировался устойчиво, потому что тип психики именно такой.

— Какие-то фобии, которые корнями лежат в детстве? — переспросил Гуров.

— Я бы представил это как затаенную боль, — вдруг более трезвым голосом произнес профессор. — Пусть не боль, пусть обостренную реакцию на случившееся в детстве, которую наружу не пускает сформировавшийся за последующие годы психотип. Если вас интересует мое пожелание, девушке на всю оставшуюся жизнь нужен будет психоаналитик, куратор.

— Хорошо, Борис Моисеевич, — кивнул Гуров, — я понял вас. Выводы предварительные…

— Вы, Лев Иванович, молодец, что поселили девушку с отцом у себя. Крайне положительная атмосфера, плюс теплое отношение к вам, ваше позитивное влияние.

— Я понял, Борис Моисеевич, а можно мы вам еще один вопрос зададим? Что вы скажете о человеке, который, став свидетелем несчастного случая со смертельным исходом, оставлял на теле или рядом с телом погибшего носовой платочек?

— Простите?

— Человек, который четырежды был свидетелем таких происшествий и всегда оставлял рядом свой носовой платок, в двух случаях — прямо на груди погибшего.

— Ого, вот вы загнули загадку! — Глаза профессора заблестели уже совсем хмельным блеском. — Ваш загадочный человек ходит по городу и «случайно» попадает в места, где происходят несчастные случаи со смертельным исходом?

— Здорово! — восхитился Крячко. — Вы просто гений, профессор. С ходу сообразили, что случайно человек в такие места часто не попадает. Ладно, спросим вас иначе. Как вы отнесетесь к человеку, который убивает, имитируя несчастные случаи? А потом еще и одинаковые платочки раскладывает на месте каждого преступления?

— Это уже маниакальные наклонности, поздравляю вас, господа сыщики, — кивнул профессор. — А вы чего хотели? Болезненная ассоциация, странная, но фобия. Боюсь, когда вы этого маньяка поймаете, в Кащенко вам дадут неутешительное заключение о его невменяемости.

— Ну спасибо, — усмехнулся Гуров, — успокоили. Значит, по-вашему, тут налицо ненормальность?

— Любое умышленное лишение человека жизни есть ненормальность. Это, господа мои, в любой религии осуждается. Неумышленное может быть в единственном варианте, а у вас, как я понял, серия убийств. Так что же вы хотите?

— Я хочу вас попросить предположить, — напомнил Гуров, — какого рода фобии, какого рода психологические травмы могут привести к таким действиям.

— Ну, я не знаю… Носовой платок?

— Да, белый дамский носовой платочек с капельками крови во всех случаях.