Читать книгу "Беда - Джесси Келлерман"

Он открыл глаза и разом увидел все. Влажные следы через дальнюю комнату, потом на дощатом полу гостиной и дальше темные отметины на лестничном ковре. Он разминулся с Ив: она все это время была наверху. Теперь спустилась.

— Доброе утро, — сказала она.

Остановилась на нижней ступеньке. Босая, где-то успела раздеться и бросила свои вещи — скорее всего, в комнате Ханны, там пряталась. Губы бледные, перемерзла. Волосы сделались жесткими, как у Ханны, когда та выскакивала зимой из душа и бежала через кампус, не высушив голову. Однажды какой-то ублюдок из ее испанской группы отломил замерзшую прядь и вручил ее Ханне: «Сосулька, а сосулька!» Пришлось ей срочно отправляться к парикмахеру, хотя всего за три дня до того Ханна сделала себе стрижку, и недешевую — к рождественскому балу. Джона кипел от возмущения, и Ханна же его утешала: Всего лишь волосы, скоро отрастут.

В правой руке Ив нож.

На камине жужжит цифровая камера.

— Тебе кофе хряпнуть не помешает, — посоветовала она.

Джона кивнул. Про себя прикидывал: расстояние до Ив. Расстояние до двери. До Ханны. Поезд А выходит из точки А со скоростью страха, поезд Б выходит из точки Б со скоростью страсти, а поезд В тем временем сидит наверху, — никогда ему не давались текстовые задачки. Да и математика в целом. Он был, скорее, гуманитарием. Идиотом он был.

— Прости, что так рано тебя подняла. Хотелось поскорее начать день.

Если он кинется обратно в кухню, звонить полицейским, она успеет добраться до него. Успеет добраться до Ханны. Если еще не добралась. Поезд В простаивает на станции. Поезд В истекает кровью.

— Жуть как тяжко было, — сказала Ив. — Дороги перекрыты. Ты знал? Ни одной машины. Не уверена, работает ли «скорая». Пришлось идти пешком. Очень долго. Ты только посмотри. — Она продемонстрировала свою руку, дрожащую, почти что синюю. — Никак не согреюсь. Прямо зомби, вот кто я, Джона Стэм. Отломи руку — я, наверное, ничего не почувствую. Смешно, правда?

Позвонить? Броситься на нее? Ну да, в руках у нее лезвие, сантиметров десять. Стеклянный подсвечник остался в дальнем углу гостиной. (Треск в кустах — ветви, ломавшиеся под тяжестью снега, или шаги по промерзшим клумбам? Он проморгал? Она давно уже здесь?) Еще вариант — броситься в кухню и тоже вооружиться ножом, но для этого придется повернуться к ней спиной. За это время — сколько понадобится? тридцать секунд? — она успеет вернуться наверх. Или набросится на него сзади. Впрочем, вряд ли она попытается ранить его. С какой стати? Она же его любит.

— Ну, — произнесла она. — Скажи что-нибудь и ты.

Единственный тяжелый предмет в пределах досягаемости — большой словарь для кроссвордов. Лежит на журнальном столике между диваном и широким креслом.

— Говори! — Она шагнула к нему.

Кожа под глазами набрякшая, в пятнах. Ив тряслась всем телом, как в ту ночь, когда разбила чашку и порезалась. Джоне припомнилась кровь в кухонной раковине, завитки крови на нержавеющей стали, быстро скапливающиеся сгустки смывались водой, уплывали в свинцовый кишечник Города, — Города, который кормится кровью своих жителей, а Ив прижималась к Джоне и вся тряслась.

— Если ты будешь молчать, я рассержусь. Скажи что-нибудь. Сейчас же.

Он произнес ее имя.

Она вдруг перестала дрожать. Выпрямилась. К ней вернулась уверенность. Она отступила, снова загородила от него лестницу.

— Не шепчи, — сказала она. — Никто не спит.

Он спросил:

— Где Ханна?

— И это все, о чем ты думаешь? Я прошла такое расстояние в этот страшный мороз, когда у ведьм титьки отваливаются, а ты только и способен спросить: А что там за той дверью? Да ты шутишь. Или делаешь большую глупость. Я дам тебе еще один шанс, Джона Стэм. И подсказку дам. Скажи мне: «Доброе утро».

— Доброе утро, — повторил он.

— Доброе утро, Ив.

— Доброе утро, Ив.

А если ее стулом огреть?

— Как поживаешь?

— Как поживаешь?

Или кинуть в нее мобильником? Угодит в стену, разобьет телефон, обозлит Ив. Но отвлечет ее на минуту. Или — погоди-ка, — а если в нее кошкой запустить? Или видеокамерой? Или просто броситься на нее, голыми руками схватить… Если б он на собственном горестном опыте не узнал, что может произойти, когда бросаешься на человека, у которого в руках нож.

— Побольше чувства, прошу тебя.

Можно попытаться…

— Еще раз!

— Как поживаешь, Ив?

— Бывало и лучше. Бывало и лучше. — Пронзительный смех. — Все пошло не так, как я задумывала. По правде говоря, не знаю, как быть дальше. Ты же помнишь, я не слишком талантливый режиссер. Мой дар — создавать концепцию, но воплотить ее не так-то просто. Например, при плохом освещении начинаются проблемы с автофокусировкой. Ты заметил это на той записи?

Он кивнул.

— Нам ни разу не представилась возможность обсудить это. Что ты думаешь по этому поводу? Поделись со мной. Но прошу тебя, умоляю, не бормочи «это было очень интересно». Я готова заплакать, если ты вздумаешь так от меня отделаться. Тебе в самом деле было интересно?

— Нет.

— А как было?

— Омерзительно.

— А! — сказала она. — Ну что ж, понятно. Отвращение свойственно человеческой природе. Первоосновы. Ты же читал Пола Экмана.

Он промолчал.

— Не читал? Слушай внимательно. Экман выделил шесть основных реакций, присущих всем людям, — гнев, отвращение, страх, грусть, удивление и радость. Поразительно, не правда ли? Из шести эмоций лишь одна позитивная. Четыре негативные. Удивление, я так понимаю, бывает и такое, и сякое. Как ты думаешь?

Он сказал:

— Думаю, бывает.

Даже если он сумеет как-то обойти ее и подняться наверх, они с Ханной не будут там в безопасности: комната не запирается. По совету психиатра Джордж снял замок в спальне Ханны.

— Но ближе к теме. Мой фильм. Он тебя удивил?

— Да.

— В самом деле?

Он кивнул.

— О, прекрасно. Я надеялась на это. Саспенс. Кино передает это лучше, чем другие виды искусства. В числе прочих его уникальных качеств. Писаное слово не спрыгнет с бумаги и не ужалит так, как иной кадр. Ты согласен?

— Конечно, — сказал он.

— Не очень-то ты разговорчив, Джона Стэм. Я снижу тебе оценку за пассивность.

Он промолчал.

— Я специализировалась на киноискусстве, говорила я тебе? Кажется, я сказала, будто изучала литературу и театр. Не помню, что я тебе говорила, но сейчас я говорю правду. Ты слушаешь? О чем я? Ах да! — Ее вновь затрясло. — Знаешь, что более всего завораживает меня в кино? Вечное настоящее. Кто посмеет утверждать, будто ты и Рэймонд — будто это не происходит сейчас? Где-то, на какой-то пленке, ты убиваешь его прямо сейчас. Вновь и вновь вонзаешь в него нож, и так будет вовеки, пока последняя копия не рассыплется цифровой пылью. Но и после фильм останется у тебя в голове. Образ остается навсегда. Вот почему так важно снимать мое творчество, ведь оно эфемерно. На самом деле никто не хочет, чтобы пятнадцать минут славы длились так долго. Вот почему я предпочитаю работать в сфере воспоминаний. Вот почему я предпочитаю работать с веществом воспоминаний. Не делай этого.