Читать книгу "Эти двери не для всех - Павел Сутин"

Туда красавцы на "Олдсмобилах" съезжаются по воскресеньям… Там такая дыра не откроется, смешно даже думать. И никакой это не снобизм, а просто спокойный логический вывод. Психологический климат в "Туристе" не тот. А здесь он – тот самый. А летом, слушай, возьмем серфы, покажу тебе одно местечко на Селигере, – Гаривас подмигнул, – так оттуда – на Оаху…

Берг вздрогнул и жалко посмотрел на Гариваса.

– Шучу, – успокаивающе сказал Гаривас. – Хорошо, что есть такие двери, правда, Сань? Эти двери не для всех…

"Зря я продал ему "Доломиты", – подумал Берг. – Надо было подарить".

ПЕЧАЛИ ПОЛЕТАЕВА

/*

“И если бы я служил в том батальоне, я бы радовался и гордился. Но я не служу в том батальоне. Я всего лишь второразрядный полицейский, прикидывающийся третьеразрядным журналистом… ”

/Хемингуэй./ Пятая колонна

– Т ы, Боря, прекрати себя изводить, – сказал Вацек..

Он уже не в первый раз это сказал. Он шел за Полетаевым от

Никитских ворот. Шел и бубнил.

А Полетаев зачем-то вспоминал определение резонанса из школьного курса физики – что-то вроде резкого увеличения амплитуды колебаний при совпадении частоты внешних воздействий. С Полетаевым происходил явный резонанс, попросту говоря, несколько неприятностей одновременно.

Вацеку хотелось подбодрить приятеля и в то же время побыстрее от него отделаться. Вацек куда-то спешил.

Они шли по Тверскому, собирался дождик. Вацек озабоченно посмотрел на небо и поднял воротник плаща.

– Тебе надо перейти к Аландарову.

– Вацек, отстань…

– Почему сразу – отстань? – бодро сказал Вацек. – Забери свою тему и уходи к Аландарову. Он тебя со всей душой возьмет. Только для того, чтобы нагадить Штюрмеру, возьмет. И, кроме этого, у него сто резонов тебя взять. Ну хорошо, пусть не взять! Не цепляйся к словам! Ты в

Институте велик, Аландаров тоже велик… Почему при этих обстоятельствах двум благородным донам не договориться?

“Чего он за мной увязался? – досадливо подумал Полетаев.

– А на совете молчал… ”

Час назад на ученом совете Багатурия и Штюрмер насели на

Полетаева всерьез. Они часто топтали кого-нибудь, а сегодня насели на Полетаева. Не так чтобы по настоящему,

“ по-взрослому ” – все-таки Полетаев был наособь, за ним высилась фигура Кишкюнаса, очень значительная для

Института фигура. Штюрмер с Полетаевым вел себя осторожно.

Но Багатурия сегодня разговаривал нагловато. А Багатурия почти ничего не делал без распоряжения Штюрмера. И все это было плохим признаком – признаком того, что Полетаев перестал быть “ священной коровой ”.

– Ладно, Вацек, – сказал Полетаев. – Все хорошо. Класть я на них хотел. Успокойся.

На Пушкинской площади они пожали друг другу руки. Вацек остановил такси, грузно уселся, подбирая полы длинного плаща.

Полетаев спустился в подземный переход.

Машину утром забрала Вера.

Полетаев подумал, что можно было бы пройтись пешком до

Сретенки и побыть одному на полчаса больше.

“В прошлой жизни, – думал Полетаев, лавируя между прохожими, – я был страховой агент Лопес или контрабандист

Гомес… Я жил в Порт-о-Пренсе. Меня звали

Янаки-Ставраки-Папасатырос… Я жил в Касабланке и в

Маракеше…

А здесь я не жил… И сейчас не хочу под этим дождичком гнусным… ”

Короче говоря, Полетаеву не хотелось идти домой.

Это рано или поздно случается со многими женатыми мужиками, случается по-разному, а что до Полетаева – так это был просто “ коньяк с легендой ”.

“Итак, начнем, благословясь… ”

“Знаешь, – как-то сказала Верка, – я ведь никогда не ждала от тебя подвигов (ну не дура?). И достатка особого не ждала. Но ты бы как-то соответствовал своим первичным половым признакам, супруг… ”

Полетаев почти никогда с ней не спорил. Если спорил – то вполголоса, по вопросам бытовым и сиюминутным. Не нужны были Вере пресловутые гвозди, которые настоящий мужик вбивает в стену, и изысканные словеса ей не были нужны. А к постели она, кажется, остыла после тяжелой беременности и череды дочкиных младенческих болезней. Но какая-то заноза в голове у Веры была.

“Боря, есть законы природы. Можно эти законы толковать так, можно этак… Но игнорировать их смешно. Ну да, я не хрупкая, не блоковская, в койке не верещу… Однако есть вещи, без которых мужчине с женщиной не ужиться.

Понимаешь, надо, чтоб мужик чего-то очень хотел. Все деньги я заработаю сама. И черт с ней, с твоей карьерой…

Я хочу чувствовать твой темперамент. У моего мужчины должен быть характер ”.

А тут еще Катя, дочка… Первую, видимую пуповину пересекли в роддоме. Осталась невидимая. Катя чувствовала

Веру кожей, могла переговариваться с Верой малопонятными посторонним междометиями, движениями бровей. Когда Кате было девять лет, Полетаев случайно поймал дочкин скучающий взгляд и вздрогнул. Дочери не должны так смотреть на отцов. Дети вообще не должны так смотреть. Да это и не

Катя тогда взглянула на Полетаева, а Вера. Взглянула своими глазами и через ту чертову пуповину управляла мимикой Кати.

“ Беги ты оттуда… ” – грустно сказала мама.

Мама убежденно не любила Веру все годы полетаевского брака.

“У Рассела есть рассказ “Мы с моей тенью ”,- сказал Вацек.

– Помнишь? ”

Вацек с Полетаевым тогда сидели в пивной на Пречистенке.

(Холостой Вацек уже собирался, а женатый Полетаев все не спешил.) Он тогда огрызнулся и сказал Вацеку, чтобы тот не умничал – у Рассела толстухе с невостребованным пылом нужен был “ орел комнатный ”. Вере, кажется, требовался орел очевидный.

“ Ты не обижайся,- осторожно сказал Садовников, – может, она дура? ”

Может, и дура… Всякие бывают дуры. Бывают, наверное, и такие. И голоса она не повысит, и хороший вкус, и к

Заболоцкому у нее пристрастие настоящее, искреннее, не манерное, и все при ней. Но дура… Да, может быть.

“А что ты наплел про ранение? ” – деловито спросил Садовников.

“ Ничего ”.

“Совсем ничего? ”

“Совсем ”.

“ Не понимаю… Ты же лежал в Бурденко, Боря… В конце концов тебя дома не было две недели… Слушай, а она вообще знает, что ты занят в Управлении? ”

“Не знает ”.

“А вот это непорядок, – сухо сказал Садовников. – Совсем непорядок. Боря, есть правила… Порешай этот вопрос. Или я тебя отчислю ”.