Читать книгу "Тролли в городе - Елена Хаецкая"

– О, колоссаль! – сказал Адольф. – Зиг хайль!

– Но, возможно, найдутся несогласные? – настаивала женщина. – Что бы вы им ответили?

– Фюрер не есть разговаривайт с глупцом!

При этих словах из-за кулис вышел Берия. Кажется, он вполне оправился от потрясения, потому что сверкал очками чрезвычайно воинственно.

– Кого здесь назвали глупцом?

– Эй, – крикнули из зала, – а на афише Ленина обещали!

– Ле-ни-на! – завопили два скучающих хулигана из задних рядов.

– Ленина? – Берия покачал головой. – Уберите Ленина с денег! Не будем святым пачкать святое. Пусть мертвое прошлое хоронит своих мертвецов. Так завещал нам Владимир Ильич!

Он протянул руку в сторону кулис, и оттуда выехал самый настоящий гроб. Гроб стоял торчком, и в нем находился наш Ленин. Он был запакован, как Барби в коробочку. Нитки незаметно поддерживали его в вертикальном положении, лицо было сильно загримировано.

Годунов выскочил из-за гроба и клоунски взмахнул руками.

– Если уездный город Н. не может прийти к Мавзолею, то Мавзолей придет в уездный город Н. И это чудо стало возможным благодаря косметической компании «Эланна»!

Он приблизился к гробу и несколько мгновений рассматривал неподвижного Ленина. Затем резко повернулся к залу.

– Вот перед вами Владимир Ильич Ленин. Как известно, умерший в 1924 году. Но тело вождя мирового пролетариата дорого благодарному народу! Поколения советских людей приходили в Мавзолей, чтобы посоветоваться с дорогим нашим Лениным.

Время! Начинаю! О Ленине рассказ!

Но не потому, что боли нету боле,

Время – потому, что сердечная тоска

Стала ясною, осознанною болью!

Взгляните в это лицо, дорогие сограждане. Вглядитесь в ленинские черты. Весь его облик дышит жизнью. Мы, верные ленинцы, не позволили ему истлеть! Ленин и теперь живее всех живых. И это чудо также стало возможным благодаря косметической компании «Эланна».

– И чего я, дурак, пришел? – пробурчал человек с мотоциклетным шлемом на коленях. Он вытянул шею и надсадно крикнул: – Пусть чего-нибудь скажет! Чё в гробу-то без толку лежать?

– Это Ленин, – возмутилась пожилая женщина в шерстяной кофте поверх ситцевого платья. – Имейте минимальное уважение.

– А чё его уважать-то? – удивился парень со шлемом.

Женщина сказала с достоинством:

– Ленин – основатель нашего государства.

– Кровавый убийца! – заорал Осип Чурилов, местный дебошир, верный слушатель всех «говорящих голов», какие только показывались в телевизоре. – Убийца, вот он кто, ваш Ленин! Такие головы полетели! Бухарчика кто сгубил?

Берия грозно зарычал на него со сцены:

– Бухарчика не Ленин сгубил! И не я!

– А ты тоже хорош, цветок душистых прерий, – обрадовался Чурилов. – Лаврентий, блин, понимаешь ли, Палыч Берий!

Встала очень изможденная с виду женщина с куриной шеей и громко спросила:

– Так за кого нам голосовать?

Чурилов повернулся к ней:

– Да сядь ты, дура! Без тебя тошно!

Зал зашумел. Перекрикивая шум, фиолетовая женщина пыталась организовать скандирование «Эланна! Эланна! Спа-си-бо, Эланна!» – но у нее ничего не получалось.

На задних рядах визжали три или четыре девицы:

– Когда распродажа-то? Распродажа-то будет?

И тут мой отец встал так, чтобы почти совсем закрывать собой Ленина, и заговорил.

Он очень покраснел, даже потемнел, что с ним иногда случалось, когда он сильно волновался. Его волосы, смазанные гелем, промокли от вдохновенного пота, и капля упала с острия челки на нос – я сама видела.

Я даже не в состоянии вспомнить, на каком он языке говорил, на русском или на вымышленном псевдоязыке Гитлера. Я закрываю глаза и пытаюсь воспроизвести в своей памяти хотя бы малую рациональную толику из услышанного тогда – но тщетно. Происходившее с Адольфом – или, точнее выражаясь, исходившее из Адольфа – ни малой своей частью не принадлежало к сфере рационального.

Голос его взлетал и буравил, низвергаясь из-под потолка, он проделывал все новые и новые сладостные дырки в душах слушателей, так что при каждом следующем приливе они все согласно ахали.

По лицу женщины в кофте медленно поползли пятна. Она молитвенно уставилась на Адольфа – так, словно он в состоянии был вернуть ей, мешковатой мамаше, уважение ее взрослых сыновей, так, словно он стоял не на дощатом полу ДК, а на мешках с золотом. Человек с мотоциклетным шлемом барабанил пальцами в такт по шлему, как по черепу многоуважаемого врага, Святослава какого-нибудь. И почему-то я подумала вдруг, что шлему-черепу не хватает длинных свисающих усов.

Люди теряли дыхание, пока Адольф набирал в грудь воздуха, и вновь оживали согласной волной, когда он опять принимался вещать. Какая-то коротко стриженная особа поднесла ладони к щекам и, взирая на Адольфа глазами, полными трясущихся слез, медленно покачивала головой – как будто не верила, что находится по здешнюю сторону реальности.

Адольф был прекрасен. То, что у другого человека выглядело бы нелепым жестом, у него было так естественно, так гармонично! Взмахи рук, вскидывание лба, резкое передергивание плечами – все гипнотизировало и внушало некую мысль, не нуждаясь ни в какой словесной формулировке. Адольф словно раздавал себя щедрыми горстями. В тот миг никто в зале не смог бы жить без моего отца, не смог бы дышать, просто не слыша его голоса.

Вдруг Адольф на сцене мертвенно побледнел, поперхнулся посреди фразы и начал оседать. Очарование мгновенно рухнуло, в зале тихо перевели дух и зашумели. Годунов и один из некрасивых мужчин из «Эланны» подхватили Адольфа и увели. Он спотыкался, ноги его волочились, как у пьяного.

– Ну Адольф дает прикурить! – восхитился Чурилов и победоносно глянул на человека с мотоциклетным шлемом.

Все сразу переменилось, гофмановская сказка надломилась и сразу же растворилась в суете. Фиолетовая особа без усилий внесла на сцену гору коробок с косметикой, – ее улыбка порхала над тяжелым грузом с пугающей непринужденностью, – и пригласила желающих участвовать в «преображении внешности в зависимости от тайных качеств вашей натуры: Осень, Зима, Лето или Весна». Наступал звездный час для девиц из заднего ряда.

* * *

Я все-таки попыталась потом узнать у Адольфа, на каком языке он говорил в тот раз в уездном городе Н. и что он такого им сказал, что они все рты пораскрывали.

– Не помню, – ответил Адольф. Ему явно не хотелось это вспоминать.

– Но ведь они тебя поняли. Они понимали каждое твое слово, даже невысказанное.

Он повернулся ко мне и вздохнул.

– Конечно, они меня поняли. Я ведь говорил о любви к родине. О таких маленьких городах, из которых складывается великое Отечество. Это звучит одинаково на всех языках.