Читать книгу "Разрушитель - Алексей Волков"

– Все равно. Может, теперь станет лучше, а вдруг нет? Покатимся вниз, в Средневековье, вместо пистолетов возьмемся за мечи… Землю пахать будут на лошадях…

– Для производства трактора компьютер не нужен. Хотя Средневековье – для вас. С вашими данными быть только принцессой. Еще соответствующее платье вместо джинсов и майки, диадему на голову…

Лицо Марии озарилось улыбкой. Любой женщине приятны комплименты. И любому мужчине они ничего не стоят. Но все сказанное мною звучало искренне. Не стоит напрягать фантазию, когда достаточно лишь чуть развить увиденное.

– Хотите представить себя в образе благородного рыцаря?

– Мечом махать не обучен, – вздохнул я. – К тому же за простого рыцаря принцессу никто никогда не отдаст. Единственное – он может избрать ее дамой сердца, поклоняться ей издали, превозносить имя да служить идеалу.

– Только издали? – лукаво покосилась докторша.

– Любовницей может стать каждая, а вот возлюбленной… Хотя принцесса-любовница – даже не звучит.

Но ответного взгляда я не понял. Может, обиделась, женщины – странные существа, может, наоборот.

Знакомый уже поворот к дачному поселку. Прошлый раз мы уезжали из места, где еще не унялась толком тревога, буквально накануне прошел бой, а теперь тут царила привычная смесь покоя и суеты. Нигде работа не движется столь размеренно, как в саду или огороде. Нигде так не отдыхается, как на природе.

Этакий патриархальный мир, где каждый целый день пашет на собственной делянке, заготавливает впрок, мастерит, и все равномерно, не спеша. Зато вечером можно себе позволить посиделки хорошо потрудившихся людей. Не слишком шумные по причине усталости, зато искренние, напоминающие иные советские годы. Тогда хватало с избытком плохого, только люди были дружнее. Огромная семья, в которой каждый готов помочь другому в трудную минуту.

С чувством ориентации у меня все было в порядке. Мария несколько раз попыталась дать указания, куда и когда сворачивать, но я каждый раз успевал совершить нужные действия еще до того, как прозвучат ее слова. Докторша убедилась – помощь не требуется, и умолкла. Точнее – просто возобновила обычный разговор ни о чем.

Вот и знакомый забор с садом за ним. Автомобиль мягко притулился поближе к воротам. Я хотел помочь женщине выбраться, воспитание, никуда от него не деться, однако Марию словно вынесло наружу. Она едва не рванула внутрь участка, но опомнилась, застыла у калитки, поджидая мою скромную персону.

Тетушка встретила нас на крыльце. Лицо у нее… Нехорошее у нее было лицо. Такое выражение бывает у людей, в чей дом пришло горе. Или у тех, кому надо сообщить близким неприятную новость. Даже у меня на душе стало тревожно. А что уж говорить про Машу?

– Что случилось? – Прежняя радостная улыбка мгновенно сошла с лица моей спутницы. Она вдруг стала бледнеть на глазах, хотя как побледнеть загорелому человеку?

Тетушка вздохнула. Она хотела ответить – и не смогла.

– С мамой что-то?

– И с папой, – решилась родственница. – Погибли твои родители. Вместе.

– Как?! – Маша вдруг стала оседать, и я едва успел подхватить маленькую докторшу.

– Убили их. Обоих. Расстреляли из автоматов. Прямо дома! – Наташа говорила отрывисто, словно лишилась возможности произносить длинные предложения. На глазах ее выступили слезы.

– Когда похороны? – Мария даже не замечала моей поддерживающей руки.

– Уже похоронили. А нам лишь сегодня утром сообщили. Знаешь же, как известия доходят…

Куда-то пропали звуки. Молчала тетушка, молчала Маша, молчал я. Какими словами можно поддержать в таком горе? Все сказанное покажется ничего не значащим, мелким, искусственным по сравнению с жизнью и смертью.

– Вова поехал в Москву. По телефону, да нынешнему, ничего толком не узнаешь. Или там сами не в курсе. Только известили о смерти, и все.

Мария потихоньку стала выпрямляться. Я не торопился убрать руку, мало ли, да и сомневаюсь, что можно полностью взять себя под контроль при таком известии. Но хоть как-то…

Слезы текли по щекам тетушки. Я тоже почувствовал невольный ком у горла. Пусть не довелось знать погибших, мне просто было жаль понравившуюся женщину. Ей-то это за что?

Какой-то неестественной походкой Мария шагнула на крыльцо, прошла мимо родственницы, и дальше, дальше… Двери в дом оставались открыты. Мы с тетушкой вошли на веранду. Переданный мне груз давил, я поставил его в угол, вдобавок плечо оттягивал прихваченный, не оставлять же в автомобиле, автомат, и я положил оружие на свободную табуретку. И тут тишина в доме разродилась даже не рыданием – каким-то звериным отчаянным воем.

Шестьдесят семь дней до времени Ч

Очередная сигарета чуть не опалила пальцы. Сколько я их уже выкурил, меся асфальт московских улиц?

Ребята утверждали – программа не оставляет следов, но все равно я решил перестраховаться и не задействовать свой компьютер. Если что вдруг пойдет не совсем так, пусть ищут виновника содеянного. Сколько тут надо будет продержаться? Ведь после свершившегося искать любые электронные следы станет просто невозможным.

Но все же как трудно решиться! Вставить диск, запустить, зная – обратной дороги после этого просто не будет. Не только у меня, у всего человечества, как бы ни выспренно звучало приевшееся сочетание.

И не с кем поделиться грузом ответственности или хотя бы просто посоветоваться. Не с властью же! Смешно!

Только совесть…

Почему я? Разве нет тех, кому решения полагаются по должности?

Нет. Власть давно отделилась от народа и живет своей жизнью в неких воображаемых мирах. Прочее население элементарно не принимается в расчет. Есть богатые, для кого все, собственно, и делается, – и все остальные, обязанные довольствоваться хлебом из генномодифицированной пшеницы напополам с химическими добавками да отупляющими бессмысленными зрелищами. Все лишь для того, чтобы вели себя тихо. Ну, в положенный срок являлись на выборы и в очередной раз голосовали за все тех же избранников, в силу какого-то недоразумения называющихся народными.

Чуть в стороне устремила к небу купола небольшая церковь. Из тех, что когда-то в столице было сорок сороков.

Я не считаю себя чересчур религиозным человеком, даже крестился лишь лет пять назад по убеждению – лучше уж вера, чем навязываемая сверху толерантность. Однако есть минуты, когда поневоле ищешь поддержки у того, кто заведомо могущественнее и мудрее всех.

Служба давно закончилась. Народу внутри было немного. Несколько человек, пришедших то ли в поисках утешения, то ли вознести небу свои просьбы. Может – отчаяние и боль.

Лики святых взирали на меня, заглядывали в душу, искали в ней хорошее и плохое.

Я зажег свечку перед одной из икон, приложился губами к краешку фигуры, застыл, пытаясь прошептать слова молитвы.