Читать книгу "Бентли Литтл. Рассказы. - Бентли Литтл"
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Нет, страшно было не то, что он верил, что это происходит, и поэтому у него крыша съехала. Самое страшное было то, что его крыша не съехала, что эта штука действительно существовала. Это создание, это существо, этого демона, этого призрака — что бы это ни было — можно было вызвать, сделав макароны с сыром.
Но можно ли его вызвать в любое время или только по субботам и только в обеденное время?
Он не знал.
В ту ночь в квартире было гораздо темнее, чем обычно. По бокам дивана и в изножье кровати лежали тени, в углах комнаты отражения тьмы.
Он рано лег спать, оставив свет включенным.
Ему снился человек с топором, стоявший в дверях.
У него была целая неделя, чтобы обдумать случившееся. Испугавшись, он старался держаться подальше от квартиры, уходил пораньше на работу, возвращался поздно. Он не готовил себе еду, а завтракал, обедал и ужинал в ресторанах быстрого питания: «Джек в коробке», «Дер Вайнершницель», «Тако Белл», «Макдоналдс».
Он думал, что страх исчезнет с наступлением нового дня, что по мере того, как будут проходить часы, ужас случившегося померкнет. Он думал, что сможет найти рациональное объяснение тому, что видел и слышал.
Но этого не случилось.
Он с совершенной и глубокой ясностью помнил контуры пенящегося лица, то, как кипящая вода заставляла его улыбаться. Он слышал в голове произнесенное шёпотом слово.
Кровь.
Он понял, что ничего не может сделать. Он может переехать, снять новую квартиру, но что это даст? Толчком к этому ужасу мог послужить не его дом, а он сам. Он никогда больше не сможет готовить или, по крайней мере, никогда не будет делать макароны с сыром, но он всегда будет знать, что лицо было там, ждущее, нематериальное, под поверхностью реальности его повседневной жизни.
Кровь.
Он должен противостоять этому.
Он должен попробовать ещё раз.
* * *
Все было по-прежнему. Он налил воды, насыпал соли, положил макароны, зажег огонь, и из кружащегося содержимого кастрюли появилось лицо. На этот раз он не был так напуган, возможно, потому, что был готов к зрелищу, но, тем не менее, нервничал. Он уставился на белую пену.
— Кровь, — прошептал рот. — Кровь.
Кровь.
В этом слове было что-то гипнотическое, что-то почти… соблазнительное. Это было все ещё страшно, все ещё ужасно, но в этом было и что-то привлекательное. Глядя на лицо, видя что-то смутно знакомое, слушая шёпот, слыша требование, Алан почти понимал, зачем нужна кровь. Каким-то извращенным образом, совершенно непонятным его сознанию, он чувствовал, что в этом есть какой-то смысл.
Снаружи залаяла собака. Алан поднял голову. Лай приближался, и через открытое окно он услышал звук лап по грязному тротуару своего маленького дворика. Животное продолжало громко и раздражающе лаять.
Алан посмотрел на кастрюлю с кружащимися макаронами.
— Кровь, — прошептало лицо.
Кивнув самому себе, Алан открыл шкафчик под раковиной и вытащил маленький ручной топорик, которым резал веревку. Он вышел из кухни и прошёл через гостиную к входной двери.
Очевидно, никто никогда не причинял собаке вреда и никоим образом не подрывал её естественного животного доверия. Практически без всяких уговоров, невинное домашнее животное радостно последовало за ним в квартиру на успокаивающее обещание обеда. Алан поискал на кухне что-нибудь похожее на собачью еду, нашёл банку тушеной говядины и пошёл в ванную комнату, вывалив содержимое банки в ванну. Животное перепрыгнуло через низкий фарфоровый борт и с благодарностью принялось за еду.
Одним ударом топора он отрубил собаке голову.
Из открытой шеи и перерезанных артерий хлынула кровь, но он поймал её в стакан с водой, которым чистил зубы.
Он поспешил на кухню и медленно вылил кровь в кипящую кастрюлю. Кровь закружилась и завихрилась в центре, и, смешиваясь с водой, распространилась кнаружи. Пена покраснела, рот улыбнулся.
Алан помешал макароны. Рот сжался, открылся, закрылся, и под бульканье и шипение он услышал новый шёпот.
— Человеческая, — сказало лицо, — кровь.
Сердце Алана заколотилось, но на этот раз он не был уверен, от страха ли это.
Его ладони вспотели, и, вытирая их о штаны, Алан сказал себе, что он сходит с ума. Собака — это одно. Но он собирался пересечь черту и совершить серьезное преступление. Насильственное действие. Поступок, за который он мог провести остаток жизни в тюрьме. Отступить было ещё не поздно. Все, что ему нужно было сделать, это пойти домой, выбросить кастрюлю и никогда больше не готовить макароны с сыром.
Он вышел из машины, улыбаясь ребенку.
И отрубил мальчику руку топором.
Ребенок даже не начал кричать, потрясенный мозг ребенка ещё не мог обработать безумную информацию, которая поступала от его органов чувств. Он схватил его руку, запрыгнул в машину и тронулся. Алан опустил её в ведро и, переключив передачу, нажал на газ.
Он скрылся незамеченным.
Вернувшись домой, задернув занавески, он налил в кастрюлю воды, добавил соли, высыпал из пакета макароны. Когда вода закипела, появилось лицо. На этот раз оно выглядело сильнее, четче.
Рот улыбнулся ему, когда он влил в него кровь ребенка.
Когда вода стала розовой, потом красной, когда он посмотрел на счастливое, пузырчато-пенное лицо, он почувствовал, что настроение на кухне изменилось — ощутимое, почти физическое, смещёние воздуха и пространства. Он задрожал. В нем тоже произошла какая-то перемена, едва уловимое изменение мыслей и эмоций. Казалось, он впервые осознал, что именно он сделал. Бешеная жестокость его действий, полное безумие его поступков поразили его сильно и мгновенно, и он наполнился внезапным ужасом и отвращением, настолько глубоким, что отшатнулся назад и начал блевать в раковину. В течение нескольких блаженных секунд он слышал только хриплые звуки собственной рвоты, но когда он встал, вытирая рот, то понял, что кухня была наполнена звуками шёпота. Он слышал бульканье воды, а над ним голос макарон, зовущих его, шепчущих обещания, шепчущих угрозы.
Против воли он снова склонился над плитой и заглянул в кастрюлю.
— Сделай меня, — прошептало лицо.
— Съешь меня.
Двигаясь медленно, словно под водой, словно во сне, он слил воду из макарон, добавил масла, добавил молока, насыпал из пакета порошкового сыра. Готовый продукт не был ни сырно-оранжевым, ни кроваво-красным, а тошнотворно-грязно-коричневым, что выглядело явно не аппетитно. Тем не менее, он вывалил содержимое кастрюли в тарелку, поставил её на стол и принялся за еду.
Послевкусие было соленым и слегка кислым, во рту пересохло. Но когда он выпил стакан молока, вкус полностью исчез.
После обеда он разрубил руку мальчика на мелкие кусочки, завернул их
Внимание!
Сайт сохраняет куки вашего браузера. Вы сможете в любой момент сделать закладку и продолжить прочтение книги «Бентли Литтл. Рассказы. - Бентли Литтл», после закрытия браузера.