Читать книгу "Точное будущее. Лучшая фантастика – 2024 - Святослав Владимирович Логинов"

вместе. Моих сил хватит, чтобы уберечь тебя.

Да, я могу не учить, отказаться от того, ради чего возрождаюсь снова и снова, прихожу на эту землю взрослым, полным знаний, живым источником под корнями великого древа. Правда, в этом случае меня ждет гниение и разложение вроде того, что бывает после потери ученика, только еще хуже, лишение части сил, знаний, навыков, которое неизбежно придется наверстывать в следующей жизни.

И Луч думает, что способна уберечь меня от такого? Неужели правда может?

Или пахнущая яблоками просто готова пожертвовать кем угодно, Янтарем, даже моей сутью, ради своей любви? Может, ей лучше получить меня неполноценного, чем не получить вовсе? Что я могу знать о землетрясениях, бушующих в ее душе, о вздымающихся там цунами, о ее безднах и высотах?

— Прости, Седой. — Она отводит взгляд, и щеки ее розовее обычного. — Я не подумала. Предложила ерунду… Ты должен сражаться! Должен вернуть Янтаря!

Луч опять смотрит на меня, и теперь глаза у нее совсем другие, холодные и решительные, блестят не влагой, а сталью клинка… И слышу я леденящие разум крики с небес, откуда несутся, пикируют на поле боя крылатые девы, готовые вырвать окровавленную душу героя из еще трепещущего тела… И мышцы мои раздуваются от напора крови и силы, а кулаки сжимаются.

Я иду к очагу, беру из пепла горсть углей, и обугливается плоть на ладони.

Черный пользуется своими дорогами, у меня есть свои, и похоже, он забыл об этом. Самое время нанести ему визит и посмотреть, что он пытается сделать с моим учеником… да, моим!

— Жди меня, — говорю я Луч и мну угли, не обращая внимания на боль.

Мое жилище исчезает, и под ногами содрогается Радужный мост, тонкий, как лезвие, острый, как лезвие, безжалостный, как лезвие. С него я могу если не видеть подобных себе, то хотя бы прозревать следы их действий, как рябь на воде, оставленную прошедшей в глубине рыбиной… один водит кистями в руках начинающих живописцев, другая ставит ножки юным танцовщицам, третья нашептывает мелодии тем, кто станет богом музыки.

Мы вечно рядом и всегда отделены друг от друга, живем в разных мирах, хоть и делаем примерно одно дело: летать не умеющие, мы ставим на крыло тех, кто к полету способен, бессмертные во плоти, мы пытаемся взрастить тех, кто победит смерть в духе, в памяти людской, в свете истинном.

Угли в руке ведут меня туда, где я бывал ранее, целую бездну времени назад, — в логово Черного. Оно всегда помпезно, оно всегда роскошно, олицетворение силы, власти, богатства — всего, что он считает нужным и важным, к чему он стремится, шагая по телам и душам собственных учеников.

С Радужного моста оно выглядит крепостью из серой мерцающей паутины.

Я ныряю в нее, чувствую мерзостное скользящее прикосновение по всему телу, и по глазам бьет яркий свет. Если у меня темно и просторно, то здесь ярко и тесно, но не из-за нехватки места, а из-за того, что пространство забито тем, что Черный натащил в свою нору.

Коридор не коридор, длинная комната или широкий проход с тремя окнами, распахнутыми на умирающий закат — оранжевое пламя за пирамидами и столбами небоскребов. Но к окнам не подойти, вдоль них столы, заваленные барахлом — обгорелыми костями, пушечными снарядами, мотками колючей проволоки, лезвиями каменных топоров. Вдоль другой стены тянутся шкафы, забитые точно лавка безумного старьевщика — окровавленные тряпки, бывшие некогда роскошной одеждой, мешки с грязным бельем, потрескавшиеся уродливые маски из черного дерева, наборы пыточных тисков и сверл в засохшей крови.

Все это Черный использует для создания собственных миров — и для обучения тоже. Заставляет учеников копаться в грязи и отбросах и из этих же материалов лепить сюжеты, строить из них вселенные, крошечные и убогие, но красивые на первый взгляд, создавать блестящую мишуру, под которой спрятан острый крючок.

Помещение кажется знакомым, словно я бывал тут не раз, ходил по нему, рылся в шкафах, приносил барахло и складывал на столы.

— Что ты тут делаешь? — полный тревоги фальцет хлещет по спине точно плеть, и я поворачиваюсь.

Янтарь смотрит на меня прищурившись, и вид у него испуганный.

Мы не виделись несколько часов, но мой ученик изменился, его одежда выглядит потрепанной, под глазами лежат синие тени, сам он бледен, зато листок омелы в ухе кажется больше, он словно клоп, насосавшийся крови, блестит от ложной свежести.

— А ты что здесь делаешь? — спрашиваю я.

— Учусь! — запальчиво восклицает он. — Тому, чему не мог научиться у тебя!

— Вот этому? — я указываю на ближайший шкаф, забитый ночными горшками, судя по резкому запаху мочи — долго бывшими в использовании и никогда не мытыми.

— Тайнам! — в голосе Янтаря бьется желание доказать мне — и себе, — что он прав. — Мастерства! Как открывать души людские! Как извлекать помыслы! Вкладывать желания!

Открывать души? Неужели Черный осмелился?

Девять Ключей от Предела Высокого, Девять Замков на ветвях Древа Вечного, девять.

Прячу я свой глубоко во тьме подпола, не трогаю, не прикасаюсь, не смотрю на него. Каждый из подобных мне владеет единственным, хранит его, носит в себе, не вспоминает, бережет до Битвы Последней, когда не обойтись без них, когда не устоять без них.

Но Черный, похоже, вытащил свой и наделяет учеников отражениями Ключа!

— Ты скрывал это от меня! Почему?! — продолжает кричать Янтарь, наступает на меня, а я смотрю на его руки, перемазанные черным и рыжим, углем и ржавчиной.

Извлеченный Ключ дает силу, но он же делает хозяина уязвимым.

Слишком давно я не касался этой темы, слишком мало помню, но это я знаю точно. Еще знаю, что один Ключ можно применить для уничтожения другого, если тот обнажен и используется в открытую.

Но в этом случае пострадают они оба и возродятся только в следующей жизни, придут вместе с хозяевами, и какое-то время мир без них будет уязвимее обычного…

А Ключ держит на себе мое жилище, на него заперты своды кухни, полки библиотеки, аскетизм спальни, роскошь холла. Готов ли я пожертвовать этим, расстаться с привычным, обычным, комфортным, стабильным, и все ради того, чтобы вырвать одного-единственного ученика из лап Черного?

Да, готов.

Не слушая обвинений и угроз Янтаря, я поворачиваюсь и возвращаюсь на Радужный мост…

* * *

Стол посреди библиотеки — как остров в бушующем море из бумаги и пергамента.

Стол посреди библиотеки — как остров, куда слетаются белокрылые и желтокрылые безмолвные птицы, безропотно трепещут под пальцами того, кто призвал их