Читать книгу "Лики Богов. Часть I. Война с черным драконом - Тара Роси"

сыновьям.

— Стало быть, молодняк теперича на мне? — ухмыльнулся он.

— Так надобно же Зорьке дом отстроить, — подбоченился Волот, — мы дружиной всей вмиг управимся.

— Мы избёнку малую уже поставили, осталось крышу уложить, большего мне не надобно, — помялся Баровит, хмуря брови. — Много времени на то не потратим. Так что недолго тебе, отец, придётся с отроками возиться.

Демир похлопал воспитанника по плечу, улыбнулся лукаво.

— Отчего избёнкой обходиться собрался? Коли строить, то хоромы.

— Почто они мне? — насторожился Баровит, чуя неладное.

— Сон мне был, — заговорщически шепнул Демир, — в нём по терему просторному внуки мои бегали, тебя тятькой кликали.

— Вот, — Волот растянулся в улыбке, вытянув палец вверх, — отцовы сны вещие, завсегда сбываются. Нам дружиной терем тебе отстроить — что плюнуть раз. Так что не противься.

— Будто я смогу, — вздохнул Баровит. Возникшая между ним и Умилой любовь казалась витязю хрупким, сказочным миром, коий так легко разрушить неловким движением. Баровит берёг этот мирок, до конца не понимая, как быть дальше. У того же Ждана всё намного проще — его жена простая девка, пусть и знатного рода, но воспитанная быть хозяйкой, а не воином. А как быть с Умилой? Умила вошла в дружину не из-за нужды, как Радмила, а по велению сердца. Сможет ли он вытеснить это желание, сможет ли убедить её отказаться от воинской службы ради тихой семейной жизни? Что-то подсказывало, что нет. Оттого тоска скребла душу, а тут ещё и родня со своими планами на его будущее.

— Посему даже не пытайся, брат, — расхохотался Волот, вырвав друга из горестных мыслей.

— О малой дружине не тревожься, чай не впервой мне с отроками управляться, — ухмыльнулся Демир, пропуская сыновей к калитке.

Затворив за ними, воевода окинул взором цветущий сад — красота, благодать. Голуба кормила кур, Молчан натаскивал воду из колодца, Малуша развешивала бельё, Умила… Умила стояла у крыльца, буравя его взглядом. Оттого Демиру сразу стало не по себе, слишком уж обеспокоенной выглядела дочь. Подойдя ближе, отец провёл рукой по бледной девичьей щеке.

— Случилось чего, родимая?

— Почто Баровиту дом? — дрогнущим голосом спросила она.

— Как же? — растерянно улыбнулся воевода, не понимая её вопроса. — Баровиту через три месяца двадцать одно лето стукнет, он жениться должен. Оно, конечно, не к спеху…

— Тогда почто ему дом? — перебила Умила.

— Ну, так, — Демир осёкся. Поведение дочери обескураживало — её губы сжались добела, глаза распахнулись в немом испуге. Демир точно знал, что Арина уже говорила с Умилой о замужестве, и как заверила сестра, разговор сложился удачно. Почему же сейчас дочь вела себя так, словно слышала об этом впервые и не понимала, на кого Баровит имеет виды. Решив, что Умиле просто неловко обсуждать это именно с ним, Демир попытался подобрать нужные слова: — Баровит не токмо могучий витязь да моя опора, он добрейшей души человек. Нет в нём худого, ни зависти, ни злости. Он заслужил отдушину, семью любящую заслужил. Он должен род свой дальше вести… Продолжение у него должно быть, понимаешь? Женитьба ему не к спеху, да коли есть на ком, отчего бы не жениться?

— Понимаю, — кивнула Умила, побледнев ещё сильнее. Попятившись, девушка отвела от отца взгляд. — Ладно, тятенька, пойду коней покормлю.

— Ага, — Демир лишь кивнул в ответ, думая над тем, удался этот разговор или нет. Воевода долго смотрел вслед дочери, пока та не скрылась за воротами конюшни — поди разбери этих баб, никогда не поймёшь, радуются они или горюют. Склонившись к тому, что дочь всё же рада грядущей свадьбе, просто уж слишком волнительно говорить ей об этом, тем более с отцом, Демир улыбнулся утреннему солнышку и вошёл в дом.

С глухим стуком за спиной омуженки сомкнулись ворота конюшни. В нос ударил запах сена вперемешку с конским навозом. Подхватив мешок, Умила наполнила кормушки овсом. Жеребцы от трапезы не отказались, уткнувшись мордами, захрустели угощением, изредка подёргивая ушами. Умила прислонилась спиной к стене, глядя на жеребцов, сползла на земляной пол. Слёзы наворачивались на глазах, размывая очертания окружающего мира. Тихонечко всхлипнув, девушка зажала ладонью рот. Вороной жеребец с удивлением посмотрел на хозяйку, фыркнув, потянулся к ней. Умила подползла к нежному животному, погладила широкий лоб.

— Что же ты, Смолка, не кушаешь? — всхлипывая, пролепетала она. — Далась я тебе со слезами своими.

Неожиданно для Умилы рыжий жеребец тоже оставил трапезу, потянулся к ней. Девушка подалась навстречу, коснулась конской морды.

— Кушай, Рыжий, кушай…

Но кони не ели; очень внимательно, почти по-человечески, смотрели на плачущую омуженку. Каждый чувствовал её переживания; не понимая сути, беспокоился от неведомых волнений и душевной боли.

— Баровита женят, — прохрипела Умила, отвечая на немой вопрос.

Серый отцовский конь ударил копытом о землю, вскинул гриву.

— Да, знаю, что ему пора придёт вскоре, — пробурчала омуженка. — В том дурного нет… Каждый мужик жену себе берёт. Баровит никаких обетов не давал, а посему тоже жену возьмёт.

Смолка вновь ткнулся в плечо хозяйки. Стоящий в соседнем стойле конь Волота — такой же вороной, только разве что крупнее, — протяжно заржал.

— Тятька мне уж о том сказал, Уголёк, — кивнула Умила, — Баровит должен продолжить род…

Умолкнув, девушка потупила взор, растёрла по щекам слёзы.

— Баровит лучший из людей, — прошептала она, — он достоин всех благ, кои токмо могут даровать Боги. Для него желаю самого огромного счастья… Вот токмо… токмо… Да, он воин. Ему в битвах легче будет, коли здесь его ждать кто-то станет. Тепло родимого дома, улыбки чад — почто ему от того отказываться?

Рыжий ударился о дверцу стойла, вытянул шею, толкнул омуженку в висок.

— Я не могу того ему дать! — надрывно выкрикнула омуженка в конскую морду. — Не могу.

Кони заволновались, затанцевали в стойлах, протестуя её мыслям. Смолка фырчал, топтался на месте, не зная, куда податься. Уголёк ударил копытом о дверцу стойла, отчего овёс посыпался из кормушки, застучал по земляному полу. Рыжий, напротив, пытался ластиться к девушке, всё тянулся к мокрым от слёз щекам.

— Как же ты не поймёшь, Рыжий? — всхлипнула Умила. — Я тоже воин. Не смогу я чад рожать, хозяйство вести да меж тем ворога бить. А службу оставить — равно что сердца лишиться… Случись война, как я в Камуле останусь, зная, что они на поле брани кровь льют? Я подле родных быть желаю, подле них моё место… Знаю, что люба Баровиту, знаю, что боль отказом причиню, коли позовёт меня… А может, ему оно ведомо, оттого согласится на ту, кою ему отец укажет.

Серый конь ударился грудью о стойло, заржал, цокая копытом.

— Не бранись, — выдавила