Читать книгу "Зеркало наших печалей - Пьер Леметр"

– В общем, да… Из-за них.

Алиса рассказала ей все, что знала о лагере, который отец Дезире построил своими руками. Говорила она о священнике с восхищением и некоторой долей иронии.

– Он вас забавляет? – удивилась Луиза.

– Вы меня поймали! Все зависит от угла зрения. С одной стороны, он священник, с другой – ребенок. Никогда не знаешь, кто возьмет верх в ту или другую минуту. Это похоже на магию.

Алиса помолчала, подбирая слова, и все-таки решилась спросить:

– У ваших детей… Вы замужем?

Луиза покраснела, открыла было рот и не нашлась, что сказать. Алиса указала на часовню:

– Ваши близнецы там. Днем самых маленьких собирают под крышей, с ними возятся три женщины, по очереди.

– Я могла бы поучаствовать…

Алиса улыбнулась:

– Вы только что добрались сюда, отдышитесь, а там посмотрим.

49

Первую ночь они провели в амбаре, поужинав украденными фруктами и сырыми овощами. Мишель понюхал человеческую еду и скрылся в темноте.

Солома пахла прекрасно, вокруг все было спокойно, и Габриэль мог бы уснуть почти счастливым, если бы не нога.

– Думаешь, он вернется? – озабоченно спросил Рауль.

Габриэль решил быть честным:

– Пес проголодался, и ему придется поохотиться, что будет потом, я не знаю…

Время от времени по полу пробегала мышь.

– Почему ты порвал письмо? – Габриэль все-таки не удержался от вопроса.

– Надоело все время о нем думать… Не помогло – мысли никуда не делись.

– Из-за…

– …этой мерзавки.

– Она так сильно тебя мучила?

– Ты и представить не можешь! Мало кто из детишек провел столько часов в темном погребе. Я не плакал, не просил прощения, и это ее бесило. Она хотела, чтобы я хныкал. Умолял. Я стал таким сильным, что мог бы убить ее, но только мечтал о расправе, не бунтовал, не жаловался, ни разу не поднял на нее руку, смотрел в упор и молчал. Она с ума сходила…

– Ты думал, почему она…

– Чуть голову не сломал! Решил, что после девочки она захотела родить сына, но не смогла и тогда они взяли меня из приюта…

Эта версия ничего не объясняла, но боль причиняла ужасную, а другой не было.

– Наверное, я их разочаровал.

Ужасная, жестокая фраза.

– Отдать меня они не могли, по закону так не делается. Берешь ребенка, он оказывается придурочным, но деваться некуда.

– Зачем усыновлять четырехмесячного грудничка?

– Можно представлять, что сам его родил.

У Рауля на все был ответ.

– И никто в семье тебя не защищал?

– Разве что Анриетта, но ей было слишком мало лет. Старик вечно отсутствовал. Ходил по больным. Принимал пациентов в кабинете, их всегда было очень много. Он думал, что я трудный ребенок. Жалел жену.

Поздно ночью Мишель вернулся к людям, сытый, воняющий дичиной, но Рауль не отпихнул его, когда пес лег рядом.

Ночь не принесла улучшения ране Габриэля. К утру его нога нагноилась еще сильнее, и Рауль принял решение:

– Вот что я скажу, старший сержант: тебе нужны лекарь, дренаж, чистые бинты и перевязка.

Сказать легко, сделать – почти невозможно. Ближайшим городом оставался Сен-Реми-сюр-Луар, куда они, по понятным причинам, не собирались заходить, но теперь ситуация изменилась. Река осталась слева, до ближайшего моста придется пройти не один километр…

Рауль запряг Мишеля, и они направились к Луаре.

Если удастся добраться до воды, собаку они оставят на берегу, решил Рауль. Прокормить такого пса – целое дело, особенно теперь; кроме того, их живописное трио будет привлекать к себе слишком много внимания. Мишелю придется покинуть своих спутников.

По озабоченному лицу Рауля Габриэль понял, что дело плохо. Ландрад утратил все свое веселое нахальство: он не понимал, как они переправятся на другой берег, как доберутся до Сен-Реми, рискуя быть арестованными своими и не зная, где находятся немцы. Мысль о том, чтобы бросить собаку, как поступили его хозяева, повергала Рауля в уныние.

К середине дня они увидели реку. В этом месте Луара была не самой широкой, но все равно впечатляла, им придется преодолеть метров сто, не меньше.

– Сторожи́, – велел Рауль Мишелю. – Если кто появится, разрешаю его сожрать…

Он исчез.

Прошел час, второй. Габриэль и в мыслях не держал, что товарищ мог бросить его. Нога ужасно болела и так опухла, что до нее было страшно дотрагиваться, грозное слово «гангрена» не шло из головы, но в Рауле он не сомневался.

Около четырех Мишель сделал стойку, понюхал воздух и смылся, а через двадцать минут привел Рауля. Он шел от реки, ругаясь, как извозчик, и волок за собой лодку, которую нашел выше по течению.

– Пойдем на веслах? – спросил ошарашенный Габриэль.

– Нет, весла к лодке не прилагались.

Рауль совсем выбился из сил, вспотел и был грязен, как черт из болота, но сделал только полдела.

– Думаю, Мишель с нами не расстанется…

Через несколько минут запряженный пес плыл через Луару и тянул за собой лодку с двумя беглецами. На противоположный берег он выбрался совсем без сил, рухнул на траву, вывалил язык из пасти и тяжело, со всхлипами дышал, а Рауль сидел рядом и гладил его, уговаривая взбодриться:

– Подумаешь, спасение на водах, ты же не слабак какой-нибудь, чтобы околеть от такого пустяка!

Габриэль, припадая на раненую ногу, тащил из лодки «мыльный» ящик.

Собаке было по-настоящему плохо, сказывались недоедание и тяжелые физические усилия.

В местечко под названием Ла-Серпантьер вошли двое мужчин. Один опирался на самодельный костыль из обломка найденной в поле деревяшки, другой тащил тележку с умирающей собакой. Из пяти домов ставни были открыты на окнах одного, и они позвонили в дверь.

Им открыла очень старая женщина. Вернее, приоткрыла на несколько сантиметров – мало ли кто мог появиться на пороге в это смутное время.

– Что вы хотели?

– Нам нужен врач, мадам.

По реакции хозяйки можно было подумать, что она даже слова этого не слышала много десятков лет, а уж живьем не видела доктора с самого рождения.

– Вам… нужно в Сен-Реми… Может, там кто и остался…

Чтобы попасть туда, им пришлось бы вернуться на восемь километров назад. Старушка оглядела Габриэля, заметила и костыль, и перевязанную ногу, но мнения не изменила:

– Идите в Сен-Реми.

Она уже собиралась закрыть дверь и тут заметила за спиной Рауля ящик с Мишелем, наклонилась, прищурилась, вглядываясь, и спросила: