Читать книгу "И как ей это удается? - Эллисон Пирсон"

Робин благодарно кивает: груз признания сброшен с плеч. Управившись с горячим, мы снова изучаем меню, внимательно, как лист с экзаменационным заданием.

— Не возражаешь против пирога с патокой? Одного на двоих? — спрашивает Робин. — Говорят, под давлением возмущенной общественности кулинары ищут другое имя для «крапчатого члена».

— «Крис Бюнс».

— Что?

— «Крис Бюнс» — идеальное название во всех смыслах. Во-первых, отрава, как и пудинг с изюмом, а во-вторых, ходячий сифилис. Любая секретарша в офисе подтвердит.

Робин промокает губы салфеткой.

— Злишься?

— Еще как.

Меня подмывает поделиться с Робином планом мести, но в качестве моего начальника он вынужден будет дать красный свет, а в качестве старшего друга тем более.

— Не думаю, Робин, что это правильно — терпеть рядом дерьмо только потому, что кому-то оно полезно.

Робин сигналит официанту, что готов рассчитаться.

— Джилл всегда говорила, что мужчину можно подтолкнуть к чему угодно, если только он не заметит давления.

— А с тобой она этот фокус проделывала?

— Не замечал.

15.13

Расставшись с Робином на углу Чипсайда, по мобильнику звоню Гаю, предупреждаю, что на работу не вернусь: срочная встреча с каштанами.

— С… чем?

— С каштанами. Это новая компания зрелищных мероприятий, очень перспективные ребята. Пригляжусь к ним на предмет инвестиций.

При виде меня Бен и Эмили цепенеют от изумления: до них не сразу доходит, что мама взаправду дома посреди дня. Я отправляю Полу отдыхать до завтра, одеваю детей, и мы идем в парк. Точнее, идем мы с Эмили — Бен в промежутках между падениями передвигается только бегом. Бабье лето пришло неожиданно. Еще зеленые, хоть и тронутые рыжим пунктиром листья недоумевают, как это они оказались на земле. Мы топаем по цветастому ковру и ногами подбрасываем листья целых… очень долго. Я потеряла счет времени.

Бен в восторге от этого занятия, потому что листья так чудесно шуршат под ногами. Эмили обожает читать ему нотации, но надо видеть ее влюбленный взгляд. Кажется, мои дети заключили договор: сын может шалить, чтобы на его фоне дочь выглядела послушной. Глядя, как они с визгом бегают друг за другом, я думаю о том, что наблюдаю, пожалуй, одну из версий вечной игры мужчины и женщины.

В глубине парка находим упавшие каштаны. От удара о землю некоторые лопнули, и мы увлеченно выковыриваем блестящие ядра из влажных гнезд.

— А знаешь, каштаны можно сделать твердыми-претвердыми, — говорю я Эмили.

— Как?

— Точно не знаю, нужно будет спросить у папы. — Черт. Это лишнее.

Эмили вся светится надеждой:

— Мам, а папа скоро будет опять жить в нашем доме?

— Па-пика! — щебечет Бен. — Папика!

После прогулки отношу Бена вздремнуть, а Эмили предлагаю выбрать видеокассету, пока я приготовлю соус «болоньез» на ужин. Чесночница куда-то запропастилась, терки тоже не вижу.

— Мам, знаешь, что я буду смотреть?

— «Спящую красавицу»?

Совсем недавно это была любимая сказка и лучшее успокоительное для Эмили, но информация, оказывается, устарела. Моя дочь увлеклась какой-то принцессой-воительницей, мне незнакомой.

— Мам, воительница — это что?

— Храбрый воин. Только девочка.

— А ты знаешь, про что «Гарри Поттер»?

— Нет.

— «Гарри Поттер» — это про храбрость и ведьм.

— Интересно, должно быть. Выбрала?

— «Мэри Поппинс».

— Опять?!

— Мам, ну пожа-алуйста!

В возрасте Эм я смотрела фильмы дважды в год — на Рождество и во время долгих летних каникул. А для моих детей движущиеся картинки наверняка станут главной движущей силой детских воспоминаний.

— Она с фу сражается.

— Что?

— Мама Джейн и Майкла — с фу сражается. Надо же. Я и забыла, что миссис Бэнкс была суфражисткой, такие детали в сказке как-то ускользают. Ставлю кастрюльку на медленный огонь и забираюсь на диван с ногами, обнимаю Эми. На экране хорошенькая, взбалмошная мамочка Бэнкс, воодушевленная женским митингом, марширует по дому под гимн суфражисток.

— «С фу сражаться» — это что?

— Суфражистка, — машинально поправляю я. — Сто лет назад женщины, которых стали называть суфражистками, выходили на улицы Лондона на демонстрации, даже привязывали себя к оградам, чтобы всем женщинам разрешили голосовать.

Эм приваливается ко мне спиной, головой на моей груди, и молчит. Только когда Мэри с Бертом и детьми прыгнули в нарисованную мелом картинку на тротуаре, я слышу неизбежный вопрос:

— А почему женщинам не разрешали голосовать?

Ну где она, фея-крестная всех почемучек? Почему не появляется, когда нужна ее помощь?

— Потому что раньше девочки сидели дома, а мальчики… м-м… словом, люди думали, что мальчики главнее девочек.

Дочь возмущенно оборачивается:

— Какие глупые!

К счастью, события на экране прерывают поток «почему». Эм знает все песни наизусть, она даже дышит в унисон с актерами. Я смотрю «Мэри Поппинс» совсем иначе, чем в детстве. Я как-то не замечала, что миссис Бэнкс, мечтающая о счастье всех женщин, по отношению к собственным детям непростительно легкомысленна. Я не отдавала себе отчета, что Джейн и Майкл грустят и капризничают, пока няня не приносит в их жизнь веселье и стабильность.

Мои собственные невеселые мысли о том, что сказка-то, получается, обо мне, прерывает торжественный голосок дочери:

— Когда у меня будут детки, мамочка, я сама за ними буду смотреть, пока не вырастут. Няне не разрешу!

Не для того ли и «Мэри Поппинс» выбрана, чтобы поделиться со мной этой мыслью? Заглядываю в глаза. На расчет не похоже. Кажется, ответа она не ждет.

— Мааа-мааа! — напоминает о себе младший. Прежде чем подняться к Бену, я обнимаю Эм.

— Давай как-нибудь устроим себе каникулы. Только ты и я. Хочешь?

Эмили морщит носик, совсем как Момо, когда волнуется.

— А куда мы поедем?

— Смотреть Эм Пир с Тестом.

— Это что?

— Помнишь, ты так называла Эмпайр-стейт-билдинг?

— Неправда!

— Правда, солнышко.

— Маму-ууль! — с укором тянет Эм. — Так только маленькие говорят, а я уже большая.

— Конечно, большая.

Как быстро бежит время: еще вчера они лепетали смешные словечки, которые ты все собираешься записать, — и вот уже перенимают язык уличных мальчишек. Или твой, что еще хуже. Мы мечтаем, чтобы дети выросли, забывая, что будем жалеть о каждой упущенной минуте их детства.