Читать книгу "Евпраксия - Александр Антонов"

Быть может, тот призыв не возымел бы большого влияния на простолюдинов, если бы не их бедственное положение из-за неурожайного года. На полях в то лето погорели на корню хлеба, иссушились на лугах травы, не налились соком виноградники, пожухли овощи, к осени мор поразил коров, коз, лошадей. Терпение простого люда лопнуло, и ему нужно было на кого-то излить гнев и ярость за все муки, какие приходилось претерпевать.

«В год воплощения Господня, тысяча девяносто пятый, в то время, когда в Германии царствовал император Генрих, а во Франции — король Филипп, когда во всех частях Европы произрастало зло и вера колебалась, в Риме был папа Урбан II, муж выдающегося жития и нравов, который обеспечивал святой церкви самое высокое положение и умел обо всём распорядиться быстро и обдуманно.

Видя, как вера христианская безгранично попирается всеми — и духовенством, и мирянами, как владетельные князья беспрестанно воюют меж собой, то одни, то другие — в раздорах друг с другом, миром повсюду пренебрегают, блага земли расхищаются, многие несправедливо содержатся в плену, их бросают в подземелья, вынуждая выкупать себя за непомерную плату, либо подвергая там тройным пыткам, то есть голоду, жажде, холоду, и они погибают там в безвестности, видя, как предаются поруганию святыни, повергаются в огонь монастыри и села, не щадя никого из смертных, насмехаются над всем божеским и человеческим, услыхав также, что малоазийские территории Византии захвачены турками и подвергаются опустошению, папа, побуждённый благочестием и любовью, действуя по мановению божьему, перевалил через горы и с помощью легатов распорядился созвать собор в Клермоне». Так писал в ту пору хронист графа Болдуина Бульонского.

Клермонский собор в области Оверни был подобен собору в Пьяченце. Со всех земель Франции, Германии, Италии туда потянулись рыцари, простые воины, миряне, дабы получить благословение папы римского на священный поход в Палестину для освобождения от нечестивых Иерусалима и гроба Господня.

Отправляясь в Клермон погожими днями ранней осени, папа Урбан подумал о том, что на соборе должно присутствовать не только королю Франции, но и кому-то, кто должен представлять Германию. Конечно же, папа не мог позвать с собой отреченного от церкви и преданного анафеме императора. И его выбор пал на императрицу и на принца Генриха. Они в эту пору пребывали ещё во Флоренции, и папа послал к ним гонца, дабы уведомить о своём желании.

Приглашение папы Урбана заставило Евпраксию поволноваться, и не только потому, что там, в Клермоне, она могла встретиться со своим братом королём Филиппом. Юному Генриху она сказала:

— Славный принц, я еду в Клермон охотно, к тому и тебя призываю.

Красивое лицо принца озарилось улыбкой.

— Да, государыня, я тоже поеду охотно.

— Тогда будем собираться в путь, потому как через день-другой папа проедет через город и мы последуем за ним.

И, как всегда перед дальним путешествием, началась великая суета. Евпраксия, однако, отключилась от этой суеты, поручила сборы Родиону, погрузилась в себя. Она вспомнила всё, что рассказывал отец о своей любимой сестре Анне, которая стала королевой Франции. «Она была самая неугомонная и отчаянная среди нас. Даже батюшки не боялась. Но добра и милосердна ко всем. И от неё всегда лучилось тепло, обогревая всех, кто был рядом, — рассказывал Всеволод. — Да помни: от Германии до Франции рукой подать, так ты уж при случае навести братцев и сестру, кои от Анны остались. А ещё знай, что в те далёкие годы наш батюшка отправил с Анной двести воинов. Все они при ней оставались, все семьями обзавелись. Теперь, поди, их сыны поднялись, внуки... Может, кого и к себе на службу позовёшь».

Вспомнив наказ батюшки, Евпраксия хорошо помнила и другое его напутствие. «Ты там, в Германии, не чти себя чужеземкой, а слейся с народом. Будут тебя знать горожане и селяне — полюбят». Пока у Евпраксии не было возможности сойтись с народом, встать рядом с мастеровым, пройтись полем с пахарем. Она, как ей казалось, ни на шаг не приблизилась к горожанам и селянам. Теперь всё это ей доступно. Она — императрица, и при больном, преданном анафеме супруге у неё остаётся право быть истинной государыней и печься о своём народе, о его духовности, нравственности и достатке. И она сочла, что поездка в Клермон, а оттуда через Париж и север Франции в Германию и по всем землям от севера и до юга державы и будет тем сближением с подданными, к коему должны приобщаться вес истинные государи.

И всё получилось бы у Евпраксии, как было задумано. Она встретилась с графиней Матильдой и с королём Конрадом, рассказала им о своём желании объехать земли Германии и услышала одобрение.

— Тебе должно показать себя, — сказала графиня Матильда. — Тем более что после Клермона будет что сказать христолюбивым немцам.

— Я хочу, чтобы со мной поехал архиепископ Гартвиг, но он куда-то пропал, — посетовала Евпраксия.

— Мы постараемся его найди, — отозвалась Матильда, — и, даже если ты уедешь, он нагонит тебя в пути.

Вскоре во Флоренции появился огромный папский кортеж. Папа Урбан остановился во дворце графини Матильды. А через сутки двинулся дальше. Императрица выехала следом за папой. Её путешествие началось удачно. Сопровождали Евпраксию восемь русичей и полсотни воинов, коих дала ей графиня Матильда. В свите были архиепископ Гартвиг, аббат Гиршау, трое придворных и несколько слуг. Родион теперь служил казначеем Евпраксии, ему присвоили титул барона. Родион был не очень доволен титулом.

— Я, матушка императрица, есть боярин, им и останусь, — сказал он Евпраксии, когда она объявила его бароном.

— Родиоша, не печалься. Это для германцев ты барон, а для меня по-прежнему ангел-хранитель.

Да, всё было по-прежнему — они любили друг друга. И лишь целомудрие и благородство сдерживали их от того, чтобы они не бросились друг другу в объятия. И оба они свято хранили тайну единственной любовной ночи, когда отчаяние толкнуло Евпраксию просить как милости телесной близости. Правда, и теперь, на долгом пути из Флоренции в Клермон, через горные перевалы Альп, через прибрежное долины Франции, они тянулись друг к другу. И случалось так, что Евпраксия просила седлать ей коня и скакала вперёд, оставляя кортеж далеко позади. И тогда её верный телохранитель Родион пускался вскачь. Догнав Евпраксию, он молча ехал рядом, любуясь её прекрасным лицом. Она ощущала его любящий взгляд. И часто, не выдержав тягостного молчания, с лаской в глазах, она просила Родиона спеть какую-нибудь древнюю былину. И он охотно отзывался на её просьбу, долго и с душою пел про Добрыню Никитича, про Святогора:

Снарядился Святогор Во чисто поле гуляти, Заседлает своего добра коня И едет по чисту полю. Не с кем Святогору силой помериться, А сила-то по жилочкам так живчиком и переливается. Грузно от силушки, как от тяжёлого бремени...

Душевная былина льётся с тихой печалью. Евпраксия подпевает Родиону. И счастливы они. Эти часы, проведённые в близком общении с любимым, наполняли Евпраксию надеждой на то, что к ним ещё придёт праздник их душ, сердец и любви.