Читать книгу "Лучшие романы о любви для девочек - Вадим Селин"

И вдруг меня нестерпимо потянуло на улицу. Я поняла, что нахожусь дома, в родном городе! У меня было чувство, будто отсутствовала целую вечность.

Я выбежала из комнаты.

– Полина! – воскликнула мама. Она сидела за компьютером и, должно быть, как всегда, сочиняла статью для своей мистической газеты. А может, писала новую книгу.

– Мам, я погулять хочу!

– Не пущу! – воскликнула мама и стала в дверях. Она расставила руки, давая понять, что на улицу меня не выпустит.

Тогда я нырнула ей под руку, схватила с вешалки куртку и умчалась на улицу.

– Ну что за ребенок! – услышала я мамин голос, доносящийся из дома. – Ни минуты покоя!

Мое сердце колотилось. Я остановилась и стала рассматривать горы вдалеке, пальмы, кипарисы, инжир, лимоны, мандарины…

Только сейчас я поняла, как сильно люблю свой город. Вернее, не сам город, а местность, где я живу. Я не могу без гор! Не могу без пальм! Не могу без моря! Я – дитя моря, и во всех других местах мне некомфортно. Вот здесь, именно здесь мое место.

Я глубоко дышала и чувствовала, как легкие наполняются чистым воздухом, жизнью, свободой. Хотелось петь и кричать от радости.

Улицы Лимонного были малолюдны. Это летом тут полно народу, стоит шум и гам, а в конце осени нет уже ни прилавков с сувенирами, ни стендов с рекламой разных экскурсий. По улицам не ходят люди в плавках и купальниках, не резвятся дети с надувными матрасами и спасательными кругами, по вечерам никто не поет под караоке… Воздух не пахнет шашлыком, все кафе закрыты, противосолнечные зонты собраны…

Это время года угнетает меня и одновременно наполняет радостью, так как я знаю, что через несколько месяцев все изменится до неузнаваемости. Улицы наполнятся людьми, машинами, на каждом углу будут раздавать рекламные проспекты…

Я смотрела на раскидистые пальмы, и сердце щемило. Смотрела на растущие на улицах апельсиновые деревья, лимонные, мандариновые и представляла, как с приходом весны они зацветут и воздух снова пропитается волшебным ароматом.

– Это – мой город, – сказала я вслух. – Мой.

Здесь знакомы мне каждое деревце, каждая улочка.

Но внезапно настроение испортилось. Перед глазами вспыхнула картина: только что прошел ливень, а теперь светит солнце, мы с Маратом идем по этой улице, и вдруг он резко садится на корточки. Я спрашиваю, в чем дело, а он взглядом указывает на землю, по которой ползет огромная улитка.

– Ты никогда не видел улиток? – удивляюсь я.

– Таких больших – нет, – говорит Марат, восхищенными глазами рассматривая улитку.

– А тут они каждый раз после дождя по земле ползают стаями.

Марат склоняется еще ближе к земле и фотографирует улитку. У него такой радостный, счастливый вид, что я умиляюсь. И ему совершенно все равно, что расстегнутая рубашка-гавайка касается мокрого асфальта, что на него смотрят люди… Главное для него – сфотографировать на память большую улитку.

Я зажмурилась, и видение из прошлого исчезло.

«Это что же, – с ужасом подумала я, – мне будет напоминать о Марате каждая улица?»

И я поняла: да, будет. Мы с Маратом истоптали все улицы Лимонного, сидели во всех кафе. Куда ни гляну – везде буду видеть Марата.

«Но что в таком случае делать? На другую планету переезжать, что ли? Или там тоже покоя не будет? Ведь, может быть, на эту планету смотрел с земли Марат, и я стану думать о том, что стою на планете, на которую он смотрел».

– Я сойду с ума… – пробормотала я, садясь на лавочку.

И тут же подскочила как ужаленная: я сидела на этой лавочке, когда проводила Марата. Сидела на ней и вспоминала минуты, проведенные вместе.

Я ушла подальше от лавочки и побрела по улице. Мне на глаза попалась вывеска «Аптека». И снова я шарахнулась от нее, как от прокаженной: летом у Марата заболело ухо, и мы заходили в эту аптеку, чтобы купить капли.

Я перешла на другую сторону улицы. Взгляд упал на почтовый ящик. Помню, как-то раз мне пришло от Марата сообщение, и я остановилась рядом с этим почтовым ящиком, чтобы прочитать сообщение.

Я подняла глаза вверх и увидела гору. На нее мы смотрели, когда сидели в кафе и говорили, что издали похоже, будто гору покрывает зеленый ковер, а когда оказываешься на горе, видишь, что это обычные деревья, иногда даже не очень красивые.

– Господи… – прошептала я, ощущая, как на меня со всех сторон что-то давит. – Здесь все напоминает о Марате! Абсолютно все!

Клуб «Пирамида» – в нем мы сидели в первый вечер нашего знакомства.

Салон сотовой связи – в него заходили, чтобы положить деньги на счет.

Газетный киоск – тут Марат постоянно покупал музыкальные журналы.

Почта – отсюда он отправлял маме открытку «С днем рождения!».

Рынок… Лавочки… Музей… Кинотеатр… Дискотека… Мы сюда ходили с Маратом!

– Это невозможно. – Я качала головой, стараясь отогнать от себя назойливые воспоминания. – Невозможно. Так жить невозможно. Здесь везде – Марат. Повсюду наша дружба. Повсюду мы. Вместе. А теперь я одна.

Я вспомнила Марата, идущего под ручку с темноволосой красоткой, которая назвала его любимым и привычно поцеловала в щеку, и мне стало обидно. Я закусила губу от досады. И помчалась к морю. К единственному другу, который никогда меня не предаст. Во всяком случае, хотелось на это надеяться…

Город издевался надо мной. Давил тем, что до краев и даже больше наполнен моими воспоминаниями. Со всех сторон слышался голос Марата. То веселый, то грустный, то смелый, то робкий.

– Вам очень идет желтый купальник.

– Мы идем в «Пирамиду». Не желаете составить нам компанию?

– Я не люблю ходить вокруг да около. По-моему, все очевидно – мы нравимся друг другу.

– Мне хочется общаться с тобой не как… с приятельницей.

– Пусть сейчас же меня убьет молния, если я хоть каплю соврал насчет моих чувств!

– Полина… Ты для меня – всё. Всё, понимаешь? Я не хочу тебя терять.

– Я так рад, что мы помирились!

– Самая лучшая музыка – это биение твоего сердца.

– Теперь нам нужно вдвойне стремиться к встрече – чтобы и мы были вместе, и ракушка стала полноценной!

– Принцесса, прошу взойти на борт нашего лайнера. Сейчас мы совершим путешествие по водам Черного моря, которое на самом деле синее.

Голос Марата атаковал меня. Он звучал в ушах, был повсюду.

Но последняя реплика (не Марата) прозвучала резко, неожиданно, как приговор к смертной казни:

– Ну что, любимый, ты меня проводишь?

И вдруг все прекратилось. На смену голосам, смеху, восклицаниям, картинам прошлого пришли пустота и тишина.